– Зависть тебе не идет, – кривлю губы я. – Что, с Джеффом не срослось? Почему бы тебе не закрутить с кем-нибудь таким же жалким?
Я в упор смотрю на Пейдж, но уголком глаза замечаю, как выгибает брови Эндрю. Возможно, у меня во взгляде заметна обида на ее разгромную рецензию на мое эссе. У Пейдж на глаза снова наворачиваются слезы.
– Я все думала… – говорит она дрожащим голосом, – наверное, ты в душе и правда такая ужасная, как себя ведешь.
Она выходит за штору, не позволяя слезам пролиться.
Я повожу плечами, отметая оскорбление. Откинувшись за диване, кладу руку на сиденье, приглашая Эндрю.
– На чем мы остановились?
Он не двигается с места. Его губы изгибаются; Эндрю в недоумении.
– Ты хочешь продолжать после такого?
Я не сразу понимаю, о чем он говорит.
– Понимаю, она нам помешала, – говорю я, стараясь поддерживать легкость в голосе. – Но я слишком долго ждала, чтобы позволить Пейдж Розенфельд все испортить. – Я сажусь, придерживая платье на груди.
Невероятно, но он не отводит взгляд от моего лица.
– Она явно расстроена. Не обязательно было ее обижать. – Его голос звучит мягко, но не без критики.
– Ну простите, – говорю я, все еще не веря, что мы до сих пор обсуждаем Пейдж. – Она первая меня оскорбила. Не заметил? Хотя, если честно, суть не в оскорблениях. Я просто не могу особо сочувствовать таким девицам, как Пейдж.
Я понимаю, что не слишком помогаю вернуть настрой, но это мои чувства, и я не собираюсь их подавлять, поэтому продолжаю:
– Она рыдает из-за того, что с каким-то уродом, которого она едва знает, не сложилось? Брось. Это правда жалко.
Я ощущаю разочарование, когда Эндрю надевает футболку.
– Знаешь, – говорит он, – ты очень красивая, и иногда, когда мы наедине, мне кажется, что ты того стоишь. Но правда в том… – он останавливается у входа, – …что ты стерва, Кэмерон Брайт.
Занавески сходятся за его спиной. Я сижу в тишине. Меня удивляет то, насколько ранит это слово. Я никогда не слышала его от человека, который мне дорог, человека, слова которого могут причинить боль.
Однако я не буду плакать. Плакать – жалко. Это не поможет.
Никогда не помогало.
Глава 4
На следующее утро меня будит звонок телефона, испортив обычный субботний план поспать подольше. Я бросаю взгляд на экран – звонит Эль. Ощутив укол совести, я выключаю звук, и звонок переключается на голосовую почту. Надеюсь, ей понравилась ночь с Джейсоном, но прямо сейчас я не готова слушать откровенные подробности.
Встать.
Пойти на пробежку.
Разобраться с мамой.
Дел достаточно, чтобы поднять меня с кровати.
Мне больно из-за того, чем вчера все закончилось с Эндрю, из-за того, как он меня назвал. Мысль крутится на краю сознания, пока я застилаю кровать. То, что я наговорила Пейдж, прозвучало плохо – честно говоря, я могла бы быть повежливее. Но Эндрю меня знает. Он все поймет.
Или нет и я потеряла то, чего ждала целый год.
Сейчас я ничего не могу поделать. Только ждать.
Нужно пробежаться.
Я храню свое снаряжение для бега именно там, где мне удобно, как и все остальное в моей комнате. Пространство безупречно организовано, и я этим горжусь. У меня небольшая комната, не сравнить с огромными залами моих подруг, и я регулярно слышу, как ругаются соседи за стеной. Краска облезает с кремовых стен, на которых я развесила дизайны сайтов, над которыми работаю. Но все на своих местах. Для каждого шарфа есть крючок на вешалке у двери, у каждой страницы с домашней работой – место на письменном столе. Каждый выпуск «Экономиста» по порядку выстроен на полке.
Я надеваю футболку беговой команды Бомонта, забираю кроссовки возле двери по пути в коридор и морщусь, как обычно.
Хотя в своей комнате я поддерживаю чистоту и порядок, моя мама поступает с остальной частью квартиры ровно наоборот. Я прохожу мимо ее комнаты, где пол завален горами белья, – чистого или грязного, определить невозможно. Она оставила несколько пар обуви в коридоре – розовые туфли на каблуках и балетки, которые опять сняла и не убрала на полку.
Я собираю обувь и отношу к ней в комнату. Взглянув на кровать, я к своему удивлению обнаруживаю, что одеяло откинуто и в кровати никого нет. Обычно мама не встает раньше полудня. Я мысленно реорганизую свой список.
Разобраться с мамой.
Сходить на пробежку.
Найти возможность пробраться к ней в комнату и рассортировать белье.
Она оказывается за стойкой в крохотной кухне, где добавляет какие-то специи в блендер. Мои надежды на то, что она выбралась из кровати ради чего-то продуктивного, рассеиваются, когда я вижу на ней халат и фольгу в волосах. Если она их осветляет, то много часов не выйдет из дома.