— Говорит, что ты ее любишь, и чтобы я тебя отпустила.
— Скажи ей, чтобы шла на хер, — равнодушно роняет он, а Олеся дергается так, будто ее ударили.
— Милый, — я скупо улыбаюсь, — прости, забыла предупредить, но ты на громкой связи.
Снова секундная задержка, потом жесткое:
— Олеся, иди на хер!
— Кир!
— Все, свободна. Света, трубку возьми, — приказывает тоном, не терпящим возражения. Он привык, что его безропотно слушаются.
— Как скажешь, любимый, — выделяю голосом последнее слово.
Отключаю громкую связь и подношу трубку к уху, все это время не отрывая взгляда от стервы, сидящей напротив. Она еще держится. То белеет, то краснеет, хватает воздух ртом и начинает строчить в телефоне, еще не понимая, что это конец. Смолин таких выходок не прощает.
— Какого хрена, Свет?
— Возвращаю вопрос, — я не намерена идти на мировую, и Кирилл это чувствует. С досадой скрипит зубами и резко выдыхает:
— Дома поговорим.
— Непременно. Хорошего дня, — я больше не слушаю его. Скидываю звонок и убираю телефон в сумку. На самом деле мне просто хочется спрятать руки, чтобы никто не заметил, как они дрожат.
С трудом, но я беру себя в руки. Давлю эмоции, безжалостно затыкая изнывающее сердце, ломаю свой и без того изломанный мир. О том, насколько мне хреново, знаю только я. Пусть так остается и впредь.
Время идет, тишина за нашим столиком становится просто неприличной, и первой не выдерживает новая «любовь» моего мужа.
— Кто тебя просил ему звонить?! — набрасывается на меня с обвинениями, моментально растеряв весь свой лоск. Обычная, даже не слишком симпатичная, грубая. Но губы да…губы хороши, рабочие.
Я снова представляю, как он их целует. Морщусь. Главное, чтобы не стошнило прямо за столом.
— Ты, — снова глотаю мерзкий кофе. Как ни странно, но он помогает.
Блондинка яростно пыхтит, прожигает меня взглядом, от которого я, наверное, должна превратиться в горстку пепла. Но мне похрен на ее ярость, а пепел…пеплом давно укрыто все вокруг.
— Думаешь, ты его удержишь?
— Думаешь, я его держу? — вопросом на вопрос, — если бы он сейчас сказал, что у вас любовь-морковь, а я лишняя, поверь, я бы ушла и даже не оглянулась.
А ночью бы рыдала в подушку, воя раненой волчицей. Но об этом тоже никому не надо знать.
— Ты специально это сделала, чтобы нас рассорить! Не тешь себя напрасными надеждами! Мы помиримся! Он просто растерялся, потому что ты загнала его в угол.
— Смолин? Растерялся? — я тихо смеюсь, — плохо ты его знаешь.
Да и откуда ей знать? Уверена, большую часть времени они были заняты вовсе не разговорами о возвышенном.
Стоп!
Снова давлю эмоции. Пробкой равнодушия затыкаю кровоточащую рану в сердце.
Стоп… Пожалуйста…
Ее телефон моргает, и она тут же хватается за него, как за спасательный круг. Я наблюдаю за тем, как вытягивается ее лицо, как начинают дрожать тощие лапки с яркими ноготками.
— Он не напишет. Никогда. Можешь не ждать.
Она вскидывает на меня злой лихорадочный взгляд, но я-то вижу, что скрывается за маской стервы. Страх и неверие. Олеся еще на что-то надеется.
Пусть. Она не боялась, когда лезла к женатому мужику, думала, что он теленок, которого можно увести на поводке, стоит только сладко почмокать губами и раздвинуть ноги. Извечная ошибка тех, кто жаден до чужого.
Я жестом подзываю официанта и расплачиваюсь, а она все так же сидит как статуя. Спина прямая, подбородок трясется. Смотрит на меня с нескрываемой ненавистью.
— Ты мне потом еще спасибо скажешь, — я поднимаюсь из-за стола, вешаю маленькую сумочку на сгиб локтя, поправляю верх блузки.
— За что?
— За то, что спасла.
Я ухожу. Жду, что мне в спину прилетит кружка ну или хотя бы некрасивые слова, но позади тишина, и только нервное клацанье ноготков по экрану мобильника.
Пробуй, Олеся, пробуй. Раз делать не фиг.
На улице моросит дождь, и я бегу до машины, прикрыв голову сумочкой. Плюхаюсь на водительское, включаю дворники, чтобы разогнать капли с лобового стекла.
Надо ехать, но я складываю руки на руле, и утыкаюсь в них лбом.
Мне больно. Я больше не хочу. Понимаю, что от договорного брака было глупо ждать чего-то настоящего, но больше не могу.
Когда я выходила замуж за Кирилла Смолина, я была самой счастливой девочкой на свете, и грезила о том, как у нас все сложится. Любовь, крепкая семья, десять детей, собака и счастливая старость на морском побережье в окружении оравы озорных внуков.
Я тогда еще не догадывалась, что он мастер по перевоспитанию, и ему глубоко похер на фантазии глупых девочек.