Что же ты наделал? Почему променял нас на пустое?
Мы забираемся в гору, но Егор все равно не отпускает меня и сам ведет к Мирону:
— Хер ли ты тут стоишь?! — рявкает Малов, — не видел, что внизу произошло?
Мирон тут же краснеет и бычится:
— И что я мог сделать? Я бы все равно не успел.
— Так и скажи, что зассал. Девок много, а ты у мамы один?
Они еще что-то спорят, а у меня нет сил. Я опустошена. Поэтому бросаю тихое:
— Егор, спасибо еще раз. Я, пожалуй, пойду.
— Лена! — возмущается Мирон, — погоди меня.
И плетусь прочь, запинаясь нога об ногу. Меня штормит.
Он нагоняет меня через десяток шагов, но вместо того, чтобы просто обнять и поддержать, хлещет претензиями.
— Я не понял, какого хрена ты с ним внизу обнималась?
Я останавливаюсь, оборачиваюсь к парню, которого до недавнего времени считала хоть. Нудным, но и положительным и холодно произношу.
— А кого мне обнимать? Тебя что ли? Так ты даже подойти не соизволил.
— Я же сказал, далеко это было. Смысл тащиться, если все равно не успел бы?
— Правильно. Девок много, а ты у мамки один. Беречься надо.
— Лена! — возмущается, — я вообще-то говорил, что пора завязывать с катанием! И если бы ты меня послушала, этого бы не…
— Иди к черту, Мирон.
У него вытягивается лицо:
— Что?
— Не звони мне больше. Никогда.
Глава 5
Он все-таки звонит. Через полчаса после того, как я молча вызываю такси и уезжаю из дурацкого парка, полного злых собак, бывших мужей и мамкиных сахарных пирожочков.
— Лен, ты считаешь это нормальным? Вот так уехать, не поговорив по душам?
— Ты считаешь нормально стоять в сторонке, когда у твоей девушки проблемы? — возвращаю ему вопрос.
Я уже дома. Устало скидываю обувь, вешаю куртку, теплые штаны отправляю на батарею и ставлю чайник. Мне нужен чай с травками и малиной, как в детстве.
— Я же объяснил, — снова возмущается он, — расстояние большое было. Даже если бы побежал, то не успел бы вперед собаки.
Мы ходим кругами, и это бесит.
— Поэтому решил, пусть жрет?
— Лена!
— А когда меня спас другой человек, почему не спустился, чтобы поддержать? Всю опасную работу за тебя к тому моменту уже сделали. Надо было просто взять меня за руку и завести наверх. Что помешало?
— Не успел!
— А так бежал, так бежал. Аж волосенки назад сдуло, — я издеваюсь и это плохой знак. Потому что, когда во мне просыпается циничная стерва, шансов на продолжение не остается. Она запросто загрызет любого, кто слабее, а с того момента, как Мирон оставил меня на растерзание псине, он воспринимается как слабый и ненадежный.
— Лена!
Боже, сколько можно ленкать. Можно подумать, я от этого растаю и пущу восторженную слезу.
— Мог бы просто бежать ко мне, — ласково подсказываю вариант, — пусть не успел бы, но зато потом гордо всем сказал, что старался изо всей дурацкой мочи. Запоминай лайфхак, может, в следующий раз пригодится.
Я не могу остановится. Распирает. Столько переживания на одну меня, бедную и несчастную, что нет сил быть тактичной.
— Ну прости меня, — его голос ломается, а на меня накатывает слабость. Такая противная и липкая, что иду в комнату и падаю на диван.
Молчу.
— Лен, ты тут? — пыхтит Мирон в трубку.
— Тут.
— Ты слышала, что я сказал?
— Да.
— И?
— И я не готова пока продолжать эту беседу. Мне нужно время, — это все, что я могу ему сказать.
Но он воспринимает это как белый флаг и тут же уточняет:
— Сколько? — и не дождавшись ответа, накидывает варианты, — давай завтра вечером встретимся. Только больше никаких парков. Идем в кино? Или в кафе?
Лучше в бар, чтобы напиться и забыться.
— Созвонимся, — коротко реагирую на его самозабвенную речь, и когда Мирон что-то там продолжает бухтеть, сбрасываю звонок, — Пока.
Может, я не несправедлива? Может, у мужика страх перед собаками и поэтому он не ринулся меня спасать?
Хотя…
Мне кажется, если бы у Егора была кинофобия, он бы все равно встал между мной и оскаленной пастью, просто потому что иначе не смог бы. Он всегда защищал то, что дорого.
От мысли об этом сердце щемит. Была бы дорога, не променял бы меня на кальяны в компании с шалавами.
В голове полный разброс, про сердце молчу. Оно вообще на износ. Что-то мечется, дергается, то через горло пытается наружу вырваться, то в трусы провалиться. Грустно, что Мирон оказался таким изнеженным и еще грустнее от того, что хочется обратно в парк в компанию к Малову.