— Ой, дура, — ругаю саму себя, и иду на кухню.
Мне срочно надо заесть печаль.
Завариваю себе ароматного травяного чая, достаю банку с малиновым вареньем и режу несколько ломтей белого хлеба с хрустящей корочкой – и жизнь уже не кажется такой сложной.
По закону подлости, новый звонок застигает меня в тот момент, когда набит полный рот. Смотрю на экран – номер незнакомый. Пофиг. Пусть звонит. Обойдусь без нового кредита, приглашений на открытие какого-нибудь салона, или бесед с подставными представителями правоохранительных органов.
Ем дальше, но на том конце провода кто-то упорный, поэтому звонок повторяется. Видать, очень настойчивый банковский работник попался.
Я все-таки отвечаю, готовая тут же дать отпор и доходчиво объяснить, что ни в каких супер-пупер предложениях не нуждаюсь.
— Да! — максимально грозно. Смесь ледяной королевы и солдата Джейн.
И вся эта грозность в одночасье разбивается о простое:
— Привет. Ну ты как там?
Егор.
— Хорошо, — голос подводит и в конце превращается в тоненький писк.
— Трясет еще?
Боже, почему Мирон так и не поинтересовался трясет ли меня? Не спросил, как я? Почему об этом спрашивает бывший муж, о котором я отчаянно мечтала забыть?
У Вселенной очень интересное чувство юмора. Обхохочешься.
— Немного потряхивает, — признаюсь, — сижу вот, заедаю стресс.
— Дай угадаю. Малиновое варенье?
Я склоняюсь над столом, замираю, а потом звонко тюкаюсь в него лбом.
Невыносимо.
Зачем Малов это говорит? Какого хрена вообще он это помнит?
— Лен!
— Прости, задумалась, — еле выдыхаю.
— Насчет варенья угадал? — в голосе слышится усмешка.
Я чувствую себя беззащитной, поэтому вру:
— Нет. Селедку с черным хлебом жую.
— Странно.
И не говори-ка.
— Ты номер сменил? — зачем-то спрашиваю, будто это хоть как-то касается меня, будто собираюсь его на всякий случай сохранить. Ну мало ли, вдруг понадобится…
Ой, дурында…
— Пришлось. Я же говорил, что потерял телефон.
— Ах, да, — взгляд перемещается на дверцу кухонного ящика, за которой стоит мусорное ведро.
— Сохрани этот номер на всякий случай.
— Зачем?
— Сохрани, — произносит с нажимом, — вдруг на тебя снова нападет стая диких псов, и некому будет придти на помощь.
Глаза щиплет.
— Спасибо, Егор. За то, что спас.
— Не бери в голову, — по голосу слышу, что улыбается, и очень хочется увидеть эту улыбку вживую, но на заднем плане раздается капризное женское:
— Егор, иди к нам.
Закрываю глаза, выдыхаю:
— Тебе, наверное, пора.
Малов отвечает не сразу. После паузы и тяжелого вздоха выдает тихое:
— Наверное.
— Спасибо еще раз.
После разговора с ним, душа не на месте. Я отодвигаю в сторону банку с вареньем, иду к мойке и, распахнув под ней дверцу, достаю из мусорного ведра телефон Егора. Не знаю, как буду объяснять тот факт, что мобильник оказался у меня, но вернуть его надо.
***
Телефон был выключен. Я зажала кнопку «вкл», но он был слишком разряжен, чтобы хоть как-то отреагировать на мои прикосновения.
— Ну и ладно, не зачем мне его включать, — проворчала я, но на зарядку все-таки поставила. Ну мало ли. Вдруг. Просто на всякий случай.
Этот дурацкий день, наконец, подходит к концу. Я вымотана, опустошена и чувствую себя как пластиковая игрушка, которую пожевал сладкий ласковый алабай из парка.
Казалось бы, ничего плохого не произошло. Просто набор кусочков, но если сложить их всех вместе, то не знаю, как вообще мне удалось пережить это сегодня.
Утро с Фроськой, появление Егора у меня дома, увлекательный отдых юных пенсионеров вместе с Мироном, снова Егор, Дружочек, опять Мирон, и еще раз Егор. Голова кругом, в душе полный разлад и даже килограмм вкуснейших мандаринов не спасает от хандры, поэтому я делаю единственное, что можно в такой ситуации – иду спать.
Как говорила бабушка, утро вечера мудренее.
Но то ли бабушка любила приукрашивать, то ли ко мне эта поговорка не имела никакого отношения, но с утра лучше не стало. Зато добавилась головная боль – гудящая и раскатистая.
Мне с трудом выбираюсь из постели и только на силе воли ползу в душ. Стоя под унылыми струями теплой воды, монотонно повторяю:
— Я бодра, весела, полна сил и жизненной энергии.
Мантра не очень помогает, потому что от зевоты чуть ли не рвется рот. Взглянув на свое потрепанное отражение в запотевшем зеркале, я прихожу к логичному и универсальному выводу, что во всем виноваты мужики, и отправляюсь на кухню за кофе и бутербродами.