— Может, пожрем?
Проглатываю сухой ком, вставший поперек горла.
— У меня не приготовлено.
— Приготовим.
Смотрю на него, он смотрит в ответ. Во взгляде усталость, от которой щемит сердце, а еще что-то созвучное моему. То, чему пока у меня нет определения.
— Давай.
Я достаю из холодильника курицу и закидываю ее в микроволновку на режим разморозки. Егор тем временем чистит картошку, по-армейски бодро срезая кожуру.
Мы не разговариваем, но действуем так же слаженно, как и раньше. Одно чистим, второе режем, третье трем. Даже соль и специи кладем так, как нам обоим раньше нравилось. Это получается само, на автомате, потому что въелось на подкорку. Сидело там, придавленное гнетом обстоятельств, ждало своего часа.
Читаем друг друга без слов. Это так привычно и в то же время мучительно. Судьба будто насмехается, напоминая нам о том, как могло быть, если бы не…
И мне очень хочется разобраться, что это за «не» такое.
Суп булькает на плите, наполняя кухню аппетитным ароматом. В духовке румянится пицца-самоделка из слоеного теста и всего, что нашлось в холодильнике.
— Пирожные? — интересуется Малов, не заметив коробки ни в холодильнике, ни на столе. — Выкинула?
— Ага, сейчас, — я ворчливо отворачиваюсь, — съела.
Он усмехается:
— Кто бы сомневался. Ты скорее меня в окно бы выкинула, чем вкусняшки.
Я краснею.
Сердце смущенно трепыхается, и в голове творится не пойми что. Какие-то дикие пляски из обрывков мыслей и слов.
Невыносимо.
Суп получается отменным. Вроде все как обычно, ни одного нового ингредиента, но вкус совсем другой. Тот самый, который мне нравится больше всего.
Я ставлю на стол две дымящиеся тарелки, и мы едим, время от времени сталкиваясь взглядами. Тут же отворачиваемся, делая вид, что не заметили.
Потом достаю пиццу и разрезаю ее на восемь треугольников. Завариваю свежий чай.
Привычные действия кажутся чем-то странным, особенным. Присутствие Егора ощущается кожей. Я вижу, что он в растерянном состоянии, чувствую, но не могу найти слов, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию, потому что сама на взводе, барахтаюсь как могу.
Спустя некоторое время ему звонят. От резкого звона, мы оба дергаемся и таращимся на моргающий телефон. Малов первым приходит в себя и хватает трубку.
— Да?
Слышу что-то неразборчивое. От любопытства даже шею вытягиваю, пытаясь разобрать чужие слова.
Егор это замечает:
— Я сейчас на громкую поставлю, — жмет на кнопку и выкладывает телефон на стол.
Из динамиков раздается спокойный мужской голос:
— Значит так, скинул я ваши фотографии людям, которые в этом разбираются. Фейк стопроцентный. Там полностью несовпадение по светотеневому рисунку, битое распределение пикселей, вдобавок нашли видоизменённые исходники…
Я не понимаю ни слова из того, что он говорит. Испуганно смотрю на Егора, который с каждой секундой становится все мрачнее.
— Спасибо, — его голос звучит глухо и надломлено, — можешь, еще кое с чем помочь? У меня…у нас тут проблемы.
Человек на другом конце провода отличается сугубо деловым подходом:
— Сначала суть.
Егор коротко обрисовывает ситуацию: был женат, развелись на почве ревности и измен, спустя несколько месяцев всплыла переписка.
— Эти фотографии использовали как рычаг, доказательство неверности.
— Скидывай все. Разберусь.
Я сижу п полнейшей прострации, в голове туман, сквозь который с трудом пробиваются слова Малова и его собеседника. Они обсуждают детали, я же перевариваю мысль о том, что кто-то меня подставил.
Какая сука это сделала? За что?
Кровь закипает. Хочется найти мерзавца или мерзавку, и за шкирку мордой в сугроб.
Это же как? Почему? Разве так можно? Я подыхала, пытаясь понять почему Малов так изменился. Ночами без него выла, не подозревая о том, что в это время кто-то капает ему на мозги, убеждая в том, я – предатель.
Закрываю лицо руками.
Слишком сложно для меня. Слишком больно.
Егор тем временем завершает разговор и на кухне повисает надрывная тишина, нарушаемая лишь шипением чайника на плите.
Потом раздается сиплое:
— Лен…
Медленно раздвинув пальцы, я смотрю на своего бывшего мужа.
Он растерянно ерошит волосы на затылке, и выглядит так, будто у него земля из-под ног ушла.
— Кажется, я налажал…
***
Я не могу ничего сказать. Кто налажал, зачем налажал, по чьей вине налажал. Пока все это для меня не более чем белый шум.
Я поднимаюсь из-за стола, иду к шкафу, в котором у меня стоит стратегически важный запас в виде бутылки дорогого черного рома. В душе я тот еще пират. Не хватает только треуголки, попугая на плече и подзорной трубы.