Я не свожу глаз с Изабеллы.
Она берет свою сумку и чуть кивает, вскидывая ее на плечо. Поворачивается так, что хвост у нее на затылке отлетает в сторону.
Правое ухо у нее остроконечное и едва заметно длиннее, чем второе. На свете есть только два человека с такими ушами.
Правое ухо у нее в точности такое же, как у Даниэля и Марии.
От этой мысли в животе у меня все сжимается. Снова подступает дурнота.
Я слышу голос Даниэля – настолько отчетливо, словно он здесь, в этом зале: «Да, у меня одно ухо как у эльфа – ты что, собираешься дразнить меня? Это просто означает, что я наполню твою жизнь волшебством, Стелла!»
– Изабелла! – окликаю я.
– Да? – откликается она.
Мне хочется сказать ей, что я ждала этого дня больше двадцати лет. Я хочу шагнуть к ней, обнять и больше никогда не отпускать.
– Спасибо, что ты пришла, – шепчу я. Это все, что мне удается из себя выдавить.
Изабелла улыбается. На щеках проступают ямочки. Она уходит.
Она ушла.
Я опускаюсь на стул, закрываю глаза и сжимаю в кулак трясущиеся руки.
Я похоронила тебя.
Мы стояли у памятного камня на церковном кладбище. Плакали и прощались с тобой.
Но я все равно продолжала искать. Я высматривала тебя среди незнакомых лиц в толпе, искала твое лицо в автобусе, в электричке и среди прохожих на улице. Год за годом.
Надеялась. Желала. Ждала.
Однажды ты должна была вернуться.
Но потом я перестала. Перестала надеяться, перестала желать. Мне пришлось идти дальше. Либо так, либо пойти за тобой. Исчезнуть. Я решила жить дальше. Ради себя самой, ради сына. Разве я была не права?
Не понимаю, почему ты делаешь вид, что мы чужие.
Ты хочешь понять, что я за человек?
Проверяешь, раскаиваюсь ли я?
Мучает ли меня чувство вины?
Ненавидишь меня, как я сама ненавижу себя?
Хочешь наказать меня? Заставить меня испытать боль?
Я ее уже испытываю.
Боль от потери тебя никогда меня не отпускает. Боль заставляет меня помнить – она часть меня, как и ты.
Что ты хочешь узнать, что от меня услышать?
Я могу сказать только одно слово. Прости.
Прости, Алиса.
Я положила телефон на стол и стала на него смотреть. Я ждала, что он зазвонит. Изабелла редко берет трубку, когда я ей звоню. И не перезванивает. Как несправедливо так со мной поступать. После всех долгих лет, после всего, что я для нее сделала. Я делала все, что могла. Выше головы не прыгнешь. Я тоже человек.
Я поднялась, подошла к кофеварке, стоящей на столешнице, протянула руку за чашкой в шкафу, но чистых чашек не осталось. Заглянула в раковину. С тех пор, как испортилась посудомоечная машина, раковина всегда переполнена.
Ханс живо бы все починил. Ханс Карлссон умел все. Но его нет рядом, я осталась одна.
От раковины плохо пахло. Грязные тарелки, грязные стаканы, чашки и приборы. Все лежало вперемешку. Надо бы помыть посуду. Но у меня не было сил. Какая тоска – готовить только себе и самой есть. Проще сделать себе бутерброд и выпить кофе. Да и кому мешает гора немытой посуды? Дома только я одна.
Засучив рукава, я помыла одну чашку. Налила себе кофе, положила два куска сахара и потянулась за третьим, но тут в ушах зазвучал укоряющий голос Ханса: «Не увлекайся, Керстин!» Он всегда ругал меня за третий кусок сахара.
Как это возможно, что его больше нет? Правда, он на двенадцать лет старше меня, но ведь пятьдесят девять лет – не возраст. И он вел здоровый образ жизни. Не курил, позволял себе только одну чашку кофе в день, выпивал очень умеренно, следил за весом. Видимо, это не имело никакого смысла. Он умер от инсульта.
Назло ему я положила третий кусок сахара и пошла с чашкой в библиотеку – так Ханс называл маленькую комнатку за кухней. Отхлебнув глоточек, я оглядела полки, набитые книгами. Его книги, самые разные. Сама я редко читаю. Не понимаю, в чем кайф. Сидеть и переноситься мыслями в иной мир, слышать в голове слова, которые не ты сам придумал. Нет уж, спасибо. Лучше я посмотрю телевизор. Какой-нибудь забавный милый фильм или сериал. И пусть будет немного романтики, но никаких постельных сцен. Хотя это сейчас почти неизбежно. Только включишь ящик – тебе сразу же наготу показывают.
Не слишком ли тут мрачные стены? Да уж, мрачноваты. Когда мы делали ремонт в этой комнате, мне казалось, что коричневый цвет такой красивый, так успокаивает. Может быть, пришла пора что-то в доме переделать?
Я сама себя обманываю, это совершенно очевидно. Потому что это никогда не осуществится, я прекрасно понимаю. Теперь на эти стены смотрю только я, не стоит из-за этого трудиться.