Гермиона давится ею уже через пару секунд.
— О, Мерлин, — закрывает она рот ладонями, чувствуя, что ноги совсем не держат. — О, Мерлин!
Невилл едва успевает ее поймать и усаживает на постель. Гермиона часто и поверхностно дышит, вся ледяная, ее лоб покрывают бисеринки пота, вся она на грани истерики.
— У нее шок, — сразу понимает Невилл. — На мракоборца с голыми руками, проклятье, Гермиона…
— Гермиона, — присаживается перед ней Гарри, — возьми себя в руки. Невилл, есть во что переодеться? Рубашку бы в идеале и штаны.
— Да, конечно, сейчас найду, — тут же срывается с места он.
Гарри оборачивается обратно к подруге, но ее уже и след простыл. Гарри оборачивается, наблюдая за тем, как она не без опаски заглядывает в палату, где пробыл Северус. Глаза девушки округляются от ужаса.
— Гермиона… — тут же подрывается он.
— Они убьют его там, — хватается она за руку друга, чтобы чувствовать хоть какую-то опору, — они его убьют, — качает она головой, изломляя дрожащие губы и всхлипывая.
На полу и на поверхностях белоснежной палаты всюду следы крови.
— Ничего они ему не сделают, — тут же выпаливает Гарри.
И понимает, что говорит ей неправду. Они сделают там с ним все, что захотят, и это никак обидчикам не воздастся. Гарри помнит, что случилось с Сириусом. От воспоминаний сжимается на мгновение сердце.
— Они избивали его прямо здесь, в Мунго, — дрожит Грейнджер, — наложили оглушающие чары и били его, Гарри!
— Вот, держи рубашку и штаны, Гарри, — появляется рядом с ними Невилл, а после заглядывает в палату, округляя в ужасе глаза. — Да чтоб меня…
Гарри не дает себе времени думать, сразу берет вещи и начинает переодеваться.
— Я направляюсь в Министерство, — надевает он рубашку, начиная застегивать пуговицы, — найду Кингсли и мы придумаем, что сделать.
Гермиона тут же находит точку опоры и берет себя в руки настолько, насколько это возможно.
— Я пойду с тобой! — заявляет она, вздергивая подбородок.
Храбрится. Гарри видит, что ей страшно, страшно до дрожащих коленей, но она все равно рвется в бой. Он никогда еще не видел, чтобы Гермиона так сильно кого-то любила. Так, что и в огонь, и в воду.
Однажды это должно было случиться.
— Нет, — качает он головой, натягивая брюки, — останься. Я отправлю тебе своего патронуса. Придется решить много вопросов, и все это будет долго, ты сама знаешь Министерство.
Гермиона молча наблюдает, как Гарри надевает ботинки и заправляет рубашку в штаны.
— Я дам тебе знать, — кивает он, когда заканчивает приготовление.
Грейнджер разрывает от благодарности к другу. Он пришел в себя чуть позже, чем она, у него есть и своя жизнь, свои тревоги. Он беспокоится за Джинни, за Рона и его семью, но снова идет спасать мир. Спасать ее мир.
Она обнимает его за шею, заключая в объятия.
— Гарри, — на выдохе произносит она, — спасибо.
— До встречи, — выпускает он ее из объятий и делает шаг назад.
Очередной хлопок оставляет Гермиону в белых стенах больницы наедине со своими мыслями. Невилл тут же оказывается рядом, что-то говорит, но Гермиона совсем его не слышит.
Перед глазами у нее изувеченное лицо Северуса. Он продолжал оставаться сильным, она могла точно сказать, что он позволял им делать это с собой, потому что любое его сопротивление было бы оценено как попытка к бегству и признание виновности.
Она помнит его взгляд в тот момент, когда мракоборец сказал нелестные слова в ее адрес. Помнит, как огонь в его глазах затмил все прочее, и как он ударил его, защищая ее честь. Она только и могла, что смотреть.
Смотреть, не отрывая от него взгляда ни на секунду.
Гермиона поджимает губы и зажмуривается. От таких мыслей легче не станет, нужно чем-то себя занять и как можно скорее. Иначе время будет течь так же медленно, как это было во сне. Ей пока придется только ждать.
Ждать новостей, но при этом продолжать делать то, что необходимо.
Невилл снова что-то говорит, но Гермиона не придает этому значения. Она словно надевает на себя невидимый конус, не озвученное заклинание защиты от других, и от этого становится немного спокойнее.
Девушка снова возвращается к палате Северуса. Закрыв глаза, чтобы не видеть этого снова, она вытягивает руку с зажатой в ней палочкой и ментально произносит заклинание. Когда она открывает глаза, капли крови, уже взмывшие со всех поверхностей вверх, постепенно растворяются в воздухе.
Гермиона понимает, что слух возвращается к ней.
— Невилл, — негромко произносит она, продолжая смотреть на постель, где лежал Северус, и вмятину от головы на его подушке.
— Да?
Гермиона смотрит на совершенно потерянного гриффиндорца.
— Нам пора всех будить.
Она старается. Она правда старается переключиться. Гермиона варит не один и даже не два котла зелья, полностью пытается сосредоточиться на рецепте, но он связан с ним. Каждый ингредиент, каждое новое действие — все связано с Северусом.
Это добровольная пытка.
Она стоит на ногах несколько часов, даже поесть не выходит, лишь работает, делает, действует. Только бы сделать так, чтобы все было не напрасно. Чтобы помочь ему, помочь себе.
Помочь им обоим.
— Откуда у тебя столько энергии?
Гермиона вздрагивает, оборачиваясь назад и возвращаясь в реальность. Рон стоит в дверях, опираясь плечом на косяк. Его ноги еще не до конца окрепли, как и у всех после сна, но он заставил себя встать с постели и прийти к ней.
Не зря говорят, что любовь — мотиватор крайне серьезный.
— Я стараюсь следовать цели, — наконец отвечает она, возвращаясь к работе, — учусь жить дальше.
— Потрясающе выходит, — сквозит в его голосе сарказм. — Научишь?
Гермиона замирает на мгновение, прекращает помешивать зелье, вынимает черпак из котла и оставляет его на столе, оборачиваясь к собеседнику.
— Что ты хочешь этим сказать? — прижимается она копчиком к столу.
— Ты изменилась.
Гермиона, не сдержавшись, прыскает.
— Я разве сказал что-то смешное? — не понимает он.
Грейнджер смотрит на него. Это от бессилия, Рон. Это она от чертового бессилия.
— Мы все изменились, — наконец отвечает она.
Рон делает полушаг вперед, не без боли опираясь на неокрепшие пока конечности.
— Ты же почти часть моей семьи, — глядя на нее, произносит он. — Почему ты не скорбишь? Почему не говоришь о случившемся? Я потерял брата!
Гермиона понимает, что злость выбирается наружу. Она скорбела, она кричала, она говорила, она писала десятки писем об этом. Гермиона уже сказала все и даже больше. Она выплеснула свою боль не единожды, однако этого сам Рон не сделал.
Сейчас она не сможет ему этого объяснить. Он поймет это только тогда, когда сам переживет. И это злит. Злит, что она не может помочь ему, поэтому не выдерживает и говорит совсем не то, что думает.
— Ты несешь свою скорбь, как знамя! — почти рычит она.
Рон вздрагивает, как от пощечины. Облизывает пересохшие губы.
— Я тебя не узнаю.
— Брось, Рон, — клокочет в ней несправедливость. — Приди в себя, черт тебя дери! Не только ты потерял брата! — делает она шаг к нему. — А как же Джордж? — на мгновение замолкает она. — Джинни, Чарли, Билл и Перси. Они, по-твоему, не потеряли брата?
Рон молчит, глядя на нее. На его лице мелькают несколько эмоций.
— А твои родители? — не может остановиться Гермиона. — Они потеряли сына. А Гарри? Наш Гарри! Скольких потерял он?!
Она снова делает шаг вперед, вся боль выходит из нее с каждым последующим словом, и ей легче и при этом тяжелее. Потому что она говорит об этом человеку, душевные раны которого совсем свежие.
— А как же я, Рон?! — срывается у нее голос. — Я лишилась родителей.
— Они живы, — морщится он. — Это другое.