И впервые мне пришло в голову, что Виктор не сомневается в том, что я женщина искушенная и опытная в любви. Он мог так подумать не только из-за моей внешности, но из-за того также, что я была фотомоделью Джайлза Барятинского, а кроме того, еще и потому, что я позволила целовать себя в первый же вечер нашего знакомства и, нимало не колеблясь, согласилась на предложение отправиться с ним в Париж.
Он наверняка считает само собою разумеющимся, что я занималась любовью с самыми разными мужчинами и, скорее всего, он, так же, как и Дэвид, найдет меня неинтересной и скучной, как только поймет, как мало я искушена в вопросах любви.
Я все больше и больше нервничала и замирала от страха, и сколько ни твердила себе, что должна быть храброй и помнить, что все это я делаю ради Дэвида — ничего не помогало.
Но вот наконец я улеглась в двуспальную кровать с красивым пуховым одеялом. В спальне стояли большие вазы с красными гвоздиками, и я с отчаянием подумала, что полумрак и эти цветы создают интимную, подходящую обстановку для обольщения. Я находилась в таком напряжении, что мне трудно стало дышать. Я крепко сцепила пальцы и приказала себе быть умницей. «Быть может, Виктор и не разберется в том, насколько я неопытна, — подумала я. — Он явно увлечен мною и, надеюсь, ничего не заметит».
Я попыталась направить свои мысли в нужное русло, но не могла не думать о Дэвиде и о том, как глупо было с моей стороны отказаться ехать с ним в ту маленькую гостиницу в Чилтерне.
А как было бы упоительно позволить ему обучить меня любви! С ним бы я ничего не боялась и была бы только счастлива! И скова я вспомнила тот всепоглощающий восторг, который испытывала всякий раз, когда он меня целовал.
Но я сурово одергивала себя и говорила, что даже если бы я отправилась с ним, когда он мне это предлагал, он все равно нашел бы меня скучной. Я ведь не могла знать того, чему меня никто никогда не учил и, может быть, после сегодняшней ночи я стану совсем другой, умудренной опытом и хладнокровной, как леди Беттина и прочие женщины, с которыми был близок Дэвид.
Я была так поглощена мыслью о нем и о том, что он значил для меня, что испытала почти потрясение, когда услышала, как открылась дверь и в спальню вошел Виктор.
Он выглядел удивительно привлекательным в синей пижаме, так подходящей к цвету его глаз! Прикрыв за собой дверь, он постоял немного, с улыбкой глядя на меня, а затем подошел к кровати. Мне показалось, что он шел очень медленно, а он, приблизившись, сказал вкрадчивым током, какой появлялся у него, когда он особенно хотел кого-нибудь очаровать:
— Этого мгновения я давно жду, Саманта.
И тут что-то произошло. Я вскрикнула и вытянула вперед руки, точно защищаясь от него, а потом взмолилась:
— Я не могу! О Виктор… я не могу! Простите меня, я совершила ошибку… ужасную ошибку… Вы никогда не сможете меня простить… но я не должна была ехать с вами!
Слова как бы вырывались у меня помимо воли, а потом слезы ручьем хлынули из глаз. Я отчаянно пыталась ему что-то объяснить:
— Я думала… я смогу… но я не могу! Не могу! — плакала я навзрыд. — Это нехорошо… Я не люблю вас, но я думала, что вам все равно… А теперь я понимаю — это низко… И я не могу… Пожалуйста, Виктор… я не могу…
Он в изумлении уставился на меня, а потом сел на край кровати.
— Что все это значит, Саманта? — спросил он.
— Я не должна была… ехать сюда, — всхлипывала я. — Но я думала, что когда я приеду… все будет хорошо… Ведь вы мне нравитесь… Правда, нравитесь! Но когда дошло до этого… я боюсь… и я все время знала, что это… грех!
Я замолчала на минуту, и тогда Виктор с удивлением спросил:
— Вы хотите сказать, Саманта, что никто никогда не занимался с вами любовью?
— Никто и никогда, — ответила я. — И теперь я понимаю, какой глупой и скучной я должна казаться из-за этого… но я думала, что если вы научите меня… любви, я стану другой, и тогда…
— Что «тогда»?
— Тогда… человек… которого я люблю по-настоящему, больше не будет находить меня скучной, — выпалила я.
Я подумала, что Виктор ужасно рассердится, и, протянув к нему руки, умоляюще произнесла:
— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Я верну вам все… до последнего пенни… все деньги, которые вы здесь на меня потратили… Но все-таки я не могу вам позволить…
Слезы текли у меня по щекам, и вряд ли моя речь звучала слишком вразумительно.
Виктор вынул из кармана пижамы носовой платок и вытер мне глаза.
— Не плачьте, Саманта, — мягко сказал он. — Я попытаюсь осознать случившееся.