Это ли не пример безграничной любви? — помнится, заметил я, пока мы шли рука об руку по тротуару.
Спустя мгновение Аура ответила: да, но куда большим проявлением любви был бы переезд с собакой в другое место, на первый этаж.
Может, он не переезжал потому, что еще сильнее любил твою мать?
Кто знает, возможно, сказала она. Бедный Аякс.
Аякс? Как мыло? — спросил я.
А-якс, ответила она, как в «Илиаде». Она взяла меня за подбородок и сказала: ox, mi amor, почему ты такой дурак? — а потом поцеловала. Это был еще один наш маленький ритуал, хотя мои глупые реплики, вопреки ее язвительным замечаниям, часто вырывались непроизвольно. Она объяснила, что и в Мексике мыло называется Ajax, но по-испански греческий герой зовется Áyax. В любом случае, по вечерам мать спускалась к мусорным бакам только при условии, что Аякс шел вместе с ней. Интересно… Может, Аякс действительно был влюблен и специально держал наготове немного мусора, чтобы было с чем выйти на улицу, когда к нему постучится мама?.. — размышляла она. Тут я понял, что Аяксом зовут соседа, а не собаку, и уже был готов сказать по этому поводу какую-нибудь глупость, как что-то меня удержало. Интересно… — Аура произнесла это слово с такой печалью в голосе, будто кто-то нежно взял на фортепьяно минорный аккорд.
В надежде услышать продолжение, я позволил себе заметить: забавная история. Но ее настроение явно переменилось. Как звали собаку? — спросил я. Не помню, ответила она. Она прижалась ко мне, склонив голову на мое плечо, и до прихода в ресторан мы больше не сказали друг другу ни слова. По меркам Мехико, суши здесь были вполне приличные. Это был семейный ресторан, принадлежавший настоящим японцам, а не, как это часто бывало, переодетым в кимоно мексиканцам с повязками мастеров боевых искусств на головах. Оформление под традиционный японский стиль, с замысловатыми резными панелями темного дерева и красными бумажными фонарями с иероглифами.
Возможно, это случилось у мусорных баков, а не на лестнице, как мне казалось раньше, сказала Аура.
Что, возможно, случилось у баков? — осторожно спросил я.
Нечто по-настоящему ужасное, сказала она. С мамой. Я не знаю, может быть. Ты не представляешь, что довелось вынести маме в эти дни, Фрэнк. Отчасти поэтому я не могу долго на нее сердиться. Не думаю, что она когда-нибудь расскажет мне всю правду. Даже на смертном одре. Аура нарочито передернулась и обняла себя руками, будто пытаясь согреться. Она засучила рукав хлопчатобумажного свитера и протянула мне руку. Смотри, сказала она. Рука была вся в мурашках. Я взял ее в свою: ладонь Ауры была влажной от пота.
Что с тобой, mi amor?
Но она просто сидела и грустно смотрела на стол, это длилось минут пять — может, меньше, но мне показалось, что прошло много времени, — пока я словно парализованный сидел напротив нее.
Что ж, мне было четыре или пять, так что я не очень хорошо все помню, в конце концов сказала она. Теперь Аура смотрела в сторону, ее речь стала размеренной и звучала слегка по-детски. Помню, что мы вернулись домой поздно, на такси. Должно быть, мама брала меня с собой к Вики или что-то в этом роде. Мы ехали на зеленом «фольксвагене-жуке» со снятым передним пассажирским сиденьем, в то время так ездили все такси. Вероятно, я заснула, и она разбудила меня, сказала, чтобы я оставалась на месте, что она скоро придет и что ей нужно снять немного денег. Ее голос звучал обычно, но она выглядела испуганной, будто с неимоверным усилием держала себя в руках, ее лицо подрагивало, словно она вот-вот зарыдает. Действительно ли я это помню, или придумала много лет спустя, чтобы заполнить пробел в памяти? Я не знаю.