Дженис оглянулась еще раз через правое плечо на мистера Каллахана, и ее сердце замерло, пропустив один удар. Грум стоял, гордо выпрямившись, и пристально наблюдал за ней. Губы его были сжаты: сурово, даже угрожающе, как будто он намеревался кого‑то жестоко поколотить и даже изувечить. И все же, когда их взгляды встретились, в глубине его глаз Дженис заметила еле скрытые смешливые искорки и страшно разозлилась. И этот мужчина жадно упивался ее губами, словно лакомился сладчайшим десертом? Бесстыдно обшаривал ее тело горячим знойным взглядом?
Да какое право имеет этот дикарь смеяться над ней?
Но телу не прикажешь: несмотря ни на что, Дженис желала его, этого невозможного мужчину.
Глава 3
Наконец‑то появился дворецкий и широко распахнул дверь, приглашая войти. Дженис никогда не была так счастлива, попадая с улицы в помещение. Герцог и его друзья вошли вслед за ней, а за ними собаки. Когда дверь наконец закрылась, оставив нахального грума снаружи, девушка вздохнула с облегчением. Теперь можно было сосредоточиться на цели этого визита, а заодно и на том, что он, к сожалению, будет более коротким, чем ей бы хотелось.
У нее сразу же испортилось настроение, и она знала причину: как только дороги очистятся, ее немедленно отошлют в Лондон.
Но по крайней мере сейчас ей тепло. И каким‑то образом разностильное внутреннее убранство дома, поблекшее, но все еще величественное — от рыцарских доспехов в углу до высоких напольных часов, размеренно тикающих у подножия лестницы, и старинной вешалки для шляп, — сказало ей о многом. Дом выглядел как родовое гнездо многих поколений герцогов в благороднейшем аристократическом смысле этого понятия. При создании его облика заботились явно не только о роскоши и великолепии, отдавая предпочтение сути и содержанию.
Возможно, таков и Холси — Дженис очень надеялась на это и готова была простить ему самомнение и чванство там, на снегу, как и очевидное безразличие к ней. Чему же герцог отдает предпочтение? Что касается отсутствия у него интереса к ней, наверное, он поступает мудро, стараясь сохранять дистанцию. По всему, что ему известно, она — как и все остальные женщины, появлявшиеся в Холси‑Хаусе, — просто охотница и если станет действовать согласно пожеланиям родителей, он окажется прав.
Смущенная одной только мыслью о том, чтобы хитростью завлечь мужчину, которого совсем не знает, в особенности герцога, Дженис посмотрела вверх, на стропила дома и великолепные потертые гобелены, свисавшие с его высоких стен. «Добро пожаловать! — казалось, говорили они. — У нас есть что тебе рассказать. И длинные истории, и короткие». Лучи света, проникавшие сквозь фрамугу над парадной дверью, падали на хрустальную вазу, стоявшую на массивном серванте, осыпая мелкими бриллиантами пол, вымощенный черными и белыми мраморными плитками.
Дженис, может, и не ирландка, как отец, но по‑своему тоже не лишена дара ясновидения. У нее возникло отчетливое впечатление, что было время, когда взрывы смеха эхом разносились по этому дому, когда огромные потоки любви обильно струились в этих стенах подобно вину на свадьбе.
Внезапно ей захотелось, чтобы одна из историй этого дома была о ней, но реальность тут же напомнила: «Не забивай себе голову глупыми фантазиями, ты уедешь, как только дороги очистятся, а колесо кареты починят. Самое большее через неделю».
Оно и к лучшему. Его светлость и его друзья явно не хотят, чтобы она оставалась здесь, и ясно дали это понять.
Дженис старалась не думать о том, как пылко ее целовал мистер Каллахан — так, будто очень сильно желал.
Откуда‑то издали, с другого этажа, доносились смех и женские голоса. Герцог недовольно окинул взглядом верхнюю площадку широкой лестницы и тут же приказал дворецкому немедленно отправить экономку в гостиную.
— Скажите ей, что, пока служанка леди Дженис занята или не прибудет миссис Фрайди, она будет компаньонкой леди. — Герцог посмотрел на девушку. — А я пока сообщу бабушке, что вы здесь. Увидимся через несколько минут. Вы же пока можете выпить чаю — он, должно быть, уже готов.
— Спасибо, ваша светлость.
Отца Дженис наверняка порадовало бы, что его светлость оказался столь ярым приверженцем соблюдения приличий.