Но в данный момент Дженис была готова согласиться на что угодно и с тоской поглядывала на парадную дверь.
— Конечно, ваша служанка будет выполнять эту роль лишь до тех пор, пока я не найду для вас настоящую дуэнью, — пояснил герцог. — Мы не можем допустить, чтобы ваша матушка беспокоилась.
На его губах снова появилась эта загадочная полуулыбка, от которой ее сердце начинало чаще биться, наполняясь тревогой.
— Вы очень добры, ваша светлость, — с полупоклоном чуть присела Дженис. — Благодарю вас.
— У меня, кстати, есть на примете подходящая кандидатура, — вдруг оживился Холси. — Вдова, бывшая школьная учительница, переехала в поместье недавно. Ее зовут миссис Фрайди. Я немедленно пошлю кого‑нибудь за ней.
— Благодарю вас… — Порывом ледяного ветра сорвало с крыши пласт снега и швырнуло Дженис в лицо, отчего у бедняжки перехватило дыхание. Придя в себя, она пробормотала: — А вы… вы уверены, что она не станет… возражать, если ее оторвут от домашних дел?
— Она будет только рада сменить обстановку, не сомневайтесь! — Герцог щелкнул пальцами, к нему тотчас подбежал лакей, и отрывисто распорядился: — Пусть немедленно доставят сюда миссис Фрайди. Скажите, что я хорошо ей заплачу… — Один из его друзей после этих слов осторожно кашлянул, Дженис широко раскрыла глаза, а герцог как ни в чем не бывало закончил: — В особенности учитывая то, что мы не предупредили ее заранее.
Он снова повернулся к Дженис, казалось, даже не заметив, насколько возмутительно прозвучали его слова: герцоги не испытывают смущения из‑за подобных пустяков.
— Благодарю вас, ваша светлость. — А что еще она могла сказать? Дженис попыталась улыбнуться. — Я с нетерпением жду встречи с леди Холси. Возможно, я не гожусь в сиделки, но… — Она осеклась, все тело мгновенно охватил жар: к карете спокойно и решительно подошел Люк Каллахан и, положив руку на упряжь лошади, в упор посмотрел на Дженис. — …могу составить ей компанию.
Даже сквозь завесу падающего снега взгляд грума обжигал ее: дерзкий, непреклонный, он ясно давал понять: «Не забывайте, что я говорил о нем».
О герцоге, разумеется.
Но кто он такой, чтобы его слушать, этот мистер Каллахан? Разве он не согласился с ней, что и сам далеко не святой?
Дженис поспешно отвела от него взгляд. Вопреки раздражению, которое вызывал у нее грум, при виде его ее охватило какое‑то странное нелепое возбуждение.
Он поцеловал ее.
В самом деле поцеловал.
И она не сможет об этом забыть.
Никогда.
А ведь ей очень хотелось бы выкинуть все это из головы. Он просто никчемный негодяй, бездельник. И посмеялся над ней, вместо того чтобы дать волю гневу, получив пощечину, что много обиднее.
Собаки, завидев его, принялись скулить, яростно виляя хвостами, и это вынудило герцога и его друзей посмотреть в сторону кареты.
— А, это ты, грум… Очень вовремя. Подбери‑ка, — указал его светлость на все еще дымившуюся в снегу сигару.
Дженис внутренне содрогнулась, вдруг ощутив глубокую обиду за него: Каллахан не заслуживал столь пренебрежительного обращения, хотя в принципе не одобряла его поведение. Он не мальчик на побегушках, а умный, развитый и абсолютно зрелый мужчина. Это она знала по собственному опыту… очень интимному опыту.
На краткую долю секунды ее охватила слабость, в то время как грум оставил лошадь и твердой походкой бесстрашно направился в их сторону. Дженис с трудом, но все же удалось взять себя в руки, после того как она попыталась убедить свое глупое сердце: «Ради всего святого, он всего лишь грум».
Но это не помогло: с его приближением пульс опять пустился вскачь. Своими поцелуями он будто разбудил в ней некое существо, изнемогавшее от жажды удовольствий, и теперь оно не давало ей дышать. В простой одежде грума Каллахан словно бы излучал мощную внутреннюю энергию, нечто далеко выходящее за рамки его впечатляющей внешности. Это светилось в его глазах и придавало уверенность его походке.
Дженис стоило невероятных усилий сохранить выражение лица невозмутимым и снова напомнить себе то, что сказала Изобел в карете: в сельском поместье с ней ничего подобного не может случиться.
А он спокойно прошел мимо…
Девушка ощутила горькое разочарование, когда в нескольких футах от нее он остановился, наклонился, потушил сигару в снегу и поднял. Все это он проделал нарочито медленно и, выпрямившись, повернулся лицом к герцогу и к ней. На его лице не дрогнул ни один мускул, зато Дженис словно обожгло губы — так свежо еще было ощущение от его поцелуя.