И как всегда, руководство чужой жизнью захватило Муру, и ближайшие полчаса она добросовестно продумывала все возможные варианты существования подруги, отвлекшись тем самым от собственных горестей. Во время разговора она попила кофе, покурила, пробежала взглядом свою газету и проверила электронную почту. Оттуда вывалилась куча новостей и сообщений. Оказалось, что сионистская жизнь столицы бурлит, как никогда. Мура вспомнила, что на последней летучке Шмуэль поручил ей освещать некий очередной всемирный шабаш, происходивший на этих днях в одной из больших гостиниц города. Мура надела подаренную Александрой юбку в голубых цветах, тщательно накрасилась (внешнее совершенство всегда помогает обрести и внутреннее ) и вызвала такси.
В многочисленных лобби и конференц-залах отеля «Рамада» бродили важные делегаты от всех еврейских общин мира, и не важные журналисты; в коридорах на каждом этаже стояли большие столы с кофе, круассанами и коврижками. При виде этих соблазнов Мура только обреченно вздохнула. Пресс-центр вселился в несколько соединенных между собой номеров гостиницы, где вместо супружеских кроватей теперь стояли столы, компьютеры, факсы и ксероксы, окруженные вырвавшимися из контекста деловитости бесстыжими ночничками, зеркалами и занавесочками. Мурка собрала большую пачку пресс-релизов, уже не удивляясь тому, что каждый квартальный съезд запросто снабжал еврейский народ большим количеством постановлений и директив, чем их было получено от Господа Бога на все времена. Потом она наткнулась на Боаза - представителя израильского центра в Нью-Йорке, с которым была знакома по предыдущим съездам, и взяв по талончику, которыми устроители конгресса ублажали алчную прессу, они спустились в ресторан гостиницы, где в три смены обслуживались голодающие последователи Теодора Герцля. Мура в очередной раз убедилась, что «халява - первый враг диеты». Пока в различных конференц-залах гостиницы шли выступления и голосования, объевшиеся Мура с Боазом устало побрели в гостиничный бар. Первые годы Мурка добросовестно высиживала все нудные англоязычные прения, пока не сообразила, что гораздо легче оставить на совести казенных пресс-секретарей все отшелушения семян от плевел, и просто время от времени собирать готовые коммюнике, услужливо раскладываемые ими на столах. По сути дела, так мало связи было между реальной жизнью страны и людей и этими бодрыми постановлениями и резолюциями мирового еврейства, что если бы не сытные обеды и не сосущая пустота в душе, требовавшая тусовки и человеческого общения, она бы ни за что сюда не явилась.
- Еще несколько конгрессов с полной программой питания, и я стану толстым и окончательным циником, - сказала она Боазу.
- Не обязательно делать важное дело голодным, - заступился за съезд то ли еще наивный, то ли уже циничный Боаз.
- Разумеется. Только я никакого важного дела не делаю. Вся моя журналистская деятельность оказалась совсем не такой, как я себе представляла. Когда меня взяли в газету, мне сдуру казалось, что надо постичь все социально-общественно-политические идеи человечества, не говоря уже о таких само собой разумеющихся вещах, как история сионистского движения и работы его основоположников Теодора Герцля и Ахад га-Ама. Теперь, спустя несколько лет продуктивной деятельности на этом поприще я точно знаю, что актуальны только два источника - жалобные письма пенсионеров-ветеранов второй мировой и коммюнике министерства абсорбции и Еврейского Агентства. Этим исчерпывается вся проблематика современного сионизма. И что самое главное в моем деле - уметь безропотно высиживать официальные речи и притерпеться к самолетному питанию.
- Может, ты исчерпала себя, и тебе надо заняться чем-нибудь другим? - предложил Боаз.
- Да что-то ничего такого, чтобы мучительно с утра хотелось бы делать, да чтобы за это еще и деньги платили, и чтобы при этом оставаться порядочной женщиной, в голову не приходит. У меня профессиональный кризис.
- Полбеды, Мура, что ты работать не любишь, но ведь ты еще и с начальством не спишь, так что шансы на продвижение у тебя нулевые…- назидательно, даже слегка обижено сказал Боаз, сам большое начальство, и Мура подумала, что все же он скорее циничный, нежели наивный.
- Иногда мне безумно хочется все бросить и уехать куда-нибудь далеко-далеко… - сказала Мура своему бокалу.
По возвращении домой тоска навалилась на нее с новой силой. На автоответчике было сообщение от Вадима, но Мура решила не отзванивать. В электронной почте обнаружилось письмо от Сергея. В нем он писал немножко о своей жизни, и прислал пару фотографий, снятых в Минске. Мурка так боялась сломаться и позвонить Вадиму, или начать бесцельно крутиться по комнате с бокалом вина и сигаретой, что сразу же села и принялась писать Сергею очень длинный и обстоятельный ответ. Про Иерусалим, и каков он в это время года, и как прекрасна улица Долины Духов, и как хорошо сидеть у самого Геенома в «Александре», где подают ее любимое блюдо: карпаччо салмон и нежнейший антрекот в винном соусе, и про суши по понедельникам в «Башне Давида» у Яффских ворот Старого города… Она писала до темноты, а потом включила телевизор и остаток вечера провела в компании с «Sex in the City».
Александра наткнулась на Вадима в кафе неподалеку от его дома. Он обычно покупал там сигареты, а Сашка давно сидела в углу с чашечкой латте. Она обрадовалась этой случайности и предложила ему сесть за ее столик. Вадим неохотно опустился на стул напротив.
- Как я рада, что я тебя встретила, - с энтузиазмом начала Саша.
- Почему? - равнодушно спросил Вадим, распечатывая пачку «Мальборо лайт».
- Н-ну… - Сашка чуточку смутилась. - Потому что я надеялась, что ты мне сможешь помочь хотя бы советом. Ведь ты знаком с миром русского и европейского кинематографа? Я собираюсь поехать в Москву, и хотела попросить у тебя каких-нибудь рекомендаций. Я решила начать играть в фильмах, - скромно, но с достоинством объяснила Саша.
Вадим откинулся на стуле и неожиданно посмотрел на Александру совершенно трезвым, оценивающим взглядом. Она даже смутилась от такого пристального и неожиданного с его стороны внимания.