Ён радуется со всеми. Недолго, но радуется. Затем в сердце его закрадывается неприятное сомнение. Кажется, что-то в происходящем не так. Что именно, уловить в духоте улиц не получается. Ну же! Ещё чуть-чуть и додумается! Совсем немного. Но нет, причина гложущего чувства ускользает.
Великий Гао говорит, сохраняя лучезарную улыбку:
— Раз вы видите меня, и слышите меня, и снова полны надежд, значит это моё наказание. Ад распростёрся на тысячи километров, целый иной мир, наполненный страданиями. А самое жуткое место для меня — не он. Нет! Самое жуткое место для меня здесь. В городе. Перед вами.
Радость людей сменяется молчаливым удивлением, которое затем превращается в ужас. Одни начинают вопить, вторые — хватаются за головы, рвут на себе волосы. Бесчисленная толпа в секунду сходит с ума.
Нечленораздельные звуки, мычания, гневные выкрики, но не в сторону Гао, а на того, кто стоит рядом. Последователи ищут предателей, которые разочаровали Гао; тех, из-за кого он расстроен, получил настолько сильные душевные раны, что говорит не менее ранящие слова. И находят их в лицах своих соседей.
Ён успевает уйти от потасовки до того, как она его затронет.
Жара по-прежнему наполняет город, однако теперь сливается с запахом крови и дыма. Пять минут. Ён идёт по улицам города, сворачивая то там, то здесь, всего пять минут. Как за такой короткий срок мог случиться полнейший хаос?
На всём пути с экранов его сопровождает добродушная улыбка Гао.
Ён сворачивает в очередной переулок, когда из окна, разбив стекло, ему на голову вместе с осколками летит стул. Людям больше не страшны наказания. В людях больше не осталось веры. Люди лишились надежды. Вместе с чувствами, которыми их одаривал Великий Гао, ушло и нечто иное. Они по-прежнему выглядят как люди, ходят как люди, даже кричат как люди. Вот только поступать как люди они больше не в состоянии.
Внутри Ёна тоже образуется пустота, разрастается, но сердце пока нет захватила, только колет, сильно так, иногда даже дышать нет сил. Он никогда не верил в чистоту намерений Гао, никогда не считал его лучше любого, кого встречал на своём пути. Так почему?
Ён открывает глаза. Лоб холодят капли пота, на грудь камнем ложится тьма. Он не сразу вспоминает, где он и почему вокруг хоть глаз выколи. Из кабинета Врача доносится храп — Диль сегодня ночует в лечебнице. Обычно он заглядывает ненадолго, а потом снова исчезает в неизвестных направлениях. Однако Дед дал ему передышку.
Как понял Ён, Диль должен был следить за тем, чтобы он ничего не выкинул перед походом в город. Однако самодовольного крысёныша вообще не волнует, имеет ли Ён на уме какие коварные планы, готовит ли какие пакости. После припадка он как ни в чём ни бывало нажрался неведомой гадости и улёгся спать на кушетке.
— Вы не боитесь, что его подкосит в городе? — Ён смотрел на спину отвернувшегося от них Диля. — Во время драки?
На первый взгляд и не скажешь, что дурачок. Если не брать во внимание шрамы и бродяжнический вид, то вполне здоровый парень. Идеальной по стандартам города высоты, широкоплечий — такому завидовать в пору. Худоват, правда, ну и что с того? Силы-то ему не занимать. Одним ударом несколько костей сломает и не почувствует. И почему что-то важное зачастую достаётся тем, кто этого не оценит? Если ещё окажется, что до того, как его лицо было исполосано, он отличался естественной красотой, Ён, вероятно, ненадолго, но возненавидит вселенскую несправедливость. Обидно, да только что тут поделаешь?
— Мы? — приподнял бровь Врач. — Не боимся. Я ему всегда на дорожку лекарств даю. А то, что у Яблоневого сада произошло, так это скорее случайность. Наверное, в городе лекарство использовал, а новое я ему выдать не успел. Кое-кто, — смешливо посмотрел он на Ёна, — потащил его достопримечательности смотреть. Да если и прикончат его, кому от этого плохо будет? Деду разве что? Он на Третьего большие надежды возлагает. — Он шмыгнул носом, заметив, что Ён задумался. — Ну что поделать, если у него никого, кроме меня с Дилем, и не осталось.
— Раньше было больше?
Врач молчал какое-то время — взвешивал, что говорить, а что лучше оставить при себе.
— Да не особо, — почесал он за ухом, не горя желанием продолжать опасную тему. — Не знаю я. Откуда мне? Ты бы тоже спать шёл. Если не можешь заснуть, я тебе снадобий каких отолью. Их у меня завались.
Ён от такого блага отказался, отправился в отведённый ему чулан и долго метался по лежанке.
И как он докатился до самого низа? До Серого дома? Вернее даже не дома, а его задворков? Жизнь в маленькой квартире казалась ему убогой, но теперь… Ён невольно коснулся Борд, которая теперь цеплялась к нему мёртвым грузом.