–; Вы не зайдете? — Неожиданно ее охватил страх перед пустым домом. Кейн прочел мольбу в ее глазах. У него были дела, которыми следовало немедленно заняться, но он не мог ей отказать.
— Только на минутку. Мне бы хотелось узнать имя и адрес… — Он запнулся. Как он должен назвать этого человека? Любовником? Но он понимал, что так назвать его в этой ситуации было бы жестоко по отношению к Лиз. — Отца ребенка, — нашелся он.
Лиз пожала плечами.
— Думаю, что это пустая трата времени, но я дам вам его координаты. — Понравится ли Брэду звонок из полиции по поводу его недавней связи? Она положила ладонь на руку Кейна: — Но вы должны пообещать мне, что у меня не будет никакого контакта с ним.
Брэд был частью ее прошлого, и она хотела, чтобы он в прошлом и остался.
— Он так сильно задел вас? — И снова вопрос не был вызван профессиональной необходимостью, но почему-то ему хотелось знать ответ.
— Да. Так случилось. Это ранило меня очень, очень сильно. Он повернулся ко мне спиной. Оскорбил меня. Внезапно я поняла, что была для него лишь игрушкой, объектом сексуальной разрядки. Но я перешагнула через это и не хотела бы вновь встретиться с прошлым.
Лиз достала ключи и отворила дверь.
Она сделала шаг в дом и замерла на месте. Вся гостиная была украшена розовыми и белыми воздушными шариками, всюду были развешаны разноцветные ленты с прикрепленными к ним яркими китайскими фонариками. Огромный раскрашенный лист бумаги гласил: «Приветствуем вас дома, Элизабет и Кэти! С любовью Ирена и Марта».
— О Господи. — Лиз зажала рот руками, стараясь удержать слезы при виде этого плаката: соседки хотели устроить ей праздник, а она вернулась домой с пустыми руками и болью в сердце. Она чувствовала, как всю ее переполняет неизбывная тоска. С глухим стоном Лиз отвернулась от плаката и, качнувшись, прижалась к Кейну, давая себе возможность, наконец, выплакаться у него на груди. Потом она попыталась взять себя в руки, но это плохо получалось: слезы неудержимо лились из ее глаз. Кейн чувствовал сквозь рубашку тепло ее дыхания; что-то словно кольнуло его в сердце, и он прижал молодую женщину к себе.
— Все обойдется, — сказал он успокаивающе. — Вы прошли через ад, и никто не осудит вас за ваши слезы.
Кейн чувствовал себя очень странно, стоя здесь, держа ее почти в объятиях. Он молча гладил ее по голове, и это было действеннее, чем пустые слова сочувствия.
Медленно, подчиняясь какому-то неведомому инстинкту, он крепче прижал Лиз к себе. Это было единственное, что он мог сделать для молодой женщины. И Лиз чувствовала, как от этого объятия ей передается исходящая от него сила. Она нуждалась сейчас в том, чтобы кто-то держал ее вот так, пусть это будет даже чужой человек. Чтобы ей говорили спасительную ложь, что ее ребенок в безопасности и вернется к ней, а она в забытьи поверила бы в нее.
— Извините. — Голос Лиз звучал от слез хрипло; она взяла протянутый Кейном носовой платок и вытерла глаза. — Обычно я не проявляю такой слабости. — Она вернула ему платок.
— У вас более чем достаточно оснований, чтобы проявить ее.
Мэдиген стал снимать со стен украшения. Ни к чему ей эти напоминания, подумал он сердито. Ей придется еще много испытать, как и всем другим родителям, у которых дети были похищены в больницах, пройти долгий путь ада, пока он сможет отыскать ее ребенка, — если, конечно, сумеет. Если еще не поздно.
Лиз молча смотрела, как Кейн скатывает плакат, благодарная, что он делает то, о чем она сама никогда не решилась бы попросить: он производил впечатление слишком бесстрастного человека, но, оказывается, был достаточно чутким.
— Вы очень добры, — она прошептала эти слова так тихо, что Кейн на минуту замер, не оборачиваясь к ней. Потом он отложил в сторону свернутый в трубку плакат и начал снимать фонарики.
— Мне не так часто приходится слышать такое о себе, — прокомментировал он, держа в руках шарики и другое праздничное убранство. — Куда вы хотите, чтобы я убрал весь этот хлам?
Контраст между этим суховато выглядящим мужчиной и окружающими его атрибутами праздника был таким явным, что Лиз невольно подумала о Мэдигене. Всегда ли он такой сдержанный? Есть ли у него жена и улыбается ли он ей когданибудь? Или он смотрит на мир в одиночку? Лиз встала.
— В детскую комнату.
Она провела его через холл. Стараясь владеть собой, Лиз открыла дверь в светлую комнату с цветными фресками на темы популярных детских стихов: Лиз расписала их сама в последние месяцы беременности. Это была комната, где должна была царить любовь. Теперь пустая комната.
— Я вынесу их отсюда, когда девочка вернется… Кейн никак не отреагировал на эти слова. Приводя Кейна обратно в холл, она быстро закрыла за собой дверь и с мольбой положила ладонь на его руку:
— Кейн, что мне делать?
Детективу не хотелось, чтобы она прикасалась к нему. Ему не нравилось, что он при этом чувствовал. Нет, это не было неприятным, но Кейну не хотелось, чтобы это ему нравилось. Это ему не должно нравиться! Он пожал плечами, не зная, что сказать.
— Помолитесь, иногда это помогает… — Сам он никогда не делал этого, но знал, что некоторые находят утешение, обращаясь к Богу.
— Этого недостаточно. Я должна что-то делать. — Лиз пристально вглядывалась в его лицо и видела, что он ее понимает. — Что-нибудь.
— Мы разошлем портреты этой женщины. Может быть, нам повезет. — Это было все, чем он мог утешить Лиз. Но она должна была что-то делать сама.
— Я…
Кейн взял ее за руки и почувствовал их силу, хотя Лиз производила впечатление хрупкости.
— Послушайте, Лиз, вам не остается ничего, как надеяться и молиться…
— Вы мне позвоните, если появятся какие-нибудь новости? Я понимаю, что вы так заняты, но я очень прошу вас!
Кейн тяжело вздохнул, все это начало его раздражать.
— Хорошо. Я позвоню. А теперь вы должны написать мне имя и адрес того человека.
Взяв в холле блокнот и ручку, Лиз записала имя Брэда и его рабочий телефон: домашний он ей не давал. Это должно было послужить ей первым сигналом, подумала она безжалостно к себе. Но она была слишком влюблена, слишком доверчива, чтобы думать об обмане. Лиз очень повзрослела за эти девять месяцев.
Она вручила бумажку Кейну. Тот сложил ее и медленно, глядя ей в лицо, положил в карман. Придется послать когонибудь поговорить с Брэдом. А потом Кейн сделал то, что совсем не в его характере: он дал ей обещание.
— Если существует хоть какая-то возможность найти вашу дочь, я найду ее.
Лиз открыла дверь и благодарно кивнула. На прощание она легко коснулась губами его щеки. Эта леди знает, как возложить чувство ответственности на мужчину, подумал он. Выехав на скоростную дорогу, Кейн погнал машину. У него было чем заняться, он больше не мог понапрасну тратить время. Но образ хрупкой, раздавленной горем женщины не покидал его сознания.
Лиз больше не могла выносить этой муки. Прошло уже две недели, две длинные, ужасные недели, а Кейн хранил молчание. Дом Джулии стал походить на военный лагерь, когда Лиз отказалась жить в своем доме. И Джулия, и Ник отчасти запустили коммерческие дела, чтобы быть с Лиз и оградить от осаждавших репортеров. Элизабет видела себя в передачах новостей всех главных каналов и читала отчеты о происшествии в нескольких газетах. Портрет похитительницы показывали снова и снова, призывая узнавших ее зрителей позвонить либо на студию новостей, либо в полицию. Ник назначил награду за любую информацию, которая могла бы помочь найти Кэти.
Это вознаграждение пробудило к жизни, по выражению Джулии, вампиров. Телефон трещал непрестанно: регулярно звонили люди, которым казалось, что они видели ребенка Лиз. После первого же такого звонка Джулия перестала подзывать сестру к телефону. Она сама отвечала на все звонки или предоставляла это делать Нику, когда он находился поблизости.
Лиз ничего не позволяли делать. Из деликатности с ней обращались как с физическим и душевным инвалидом. Но она хотела участвовать в поисках своего ребенка. От бездействия боялась сойти с ума. Она неотрывно смотрела на телефон. Ну почему Мэдиген не звонит?