А мама с папой? Разве они не живут во мне? Я даже знаю, как мама родилась, мне бабушка рассказывала: прямо в телеге! До роддома не доехали! А папа за вишнями к соседям лазил, а учился на одни пятерки, не то, что я. И я почувствовал, что и папа и мама — это как бы я: раз я все про них знаю, значит, живу не только своей жизнью, но и их тоже!
Я так обрадовался, когда это понял, что даже вспотел! Это же надо всем рассказать! Этого же никто не знает!
Я открыл глаза и увидел небо. Закрыл — а оно все равно со мной… Выходит, и небо, и солнце, и вот эта ласточка на проводах — это все во мне, в моей жизни! И папа, и мама, и бабушка, и Вовка — вон сколько во мне жизней!..
И я побежал домой и, пока бежал, вспоминал всех людей, которых знаю. И все истории, которые мне рассказывали. И про Гагарина, и про солдата, и еще раньше, хижину дяди Тома, и Филипка, и индейца в лодке, и Тутанхамона, и старичка на иконке, который на камне стоял…
Я даже остановился передохнуть, потому что почувствовал, что уже не вмещаю всех этих людей — черных и белых, старых и молодых… В груди у меня гулко билось сердце, одно на всех, и мне показалось, что его слышно далеко-далеко! Даже в космосе…Почему я родился
С дядей Колей мне хорошо, спокойно. Во-первых, он всегда свободен. Во-вторых, любит поговорить, а в-третьих — никогда не ругает. Я только удивляюсь: почему у него детей нет? Я даже спросил его об этом, мол, почему вы с тетей Галей одни, а он сказал:
— Не нашел понимания с супругой. Да ты и сам знаешь…
Мы помолчали. Тихо было, ни ветерка… Поплавок стоял неподвижно как вкопанный. Изредка только трясогузка пролетывала над водой — хвостик мочила.
— Дети так просто не родятся, — начал рассуждать дядя Коля. — У супругов понимание должно быть. А где один другого понимает, там единение. А где единение, там и дети…
— А как же я тогда родился? — спрашиваю. — У папы с мамой никакого понимания нет!
— Ну, это одному Богу известно! — вздохнул дядя Коля.
Вот всегда так, все на Бога сваливают! И бабушка тоже говорит: «Это одному Богу ведомо, Он все видит!»
Я уже знаю, что Бог не сидит на облаке. Мне дядя Коля объяснил, что Бог — невидимый, но вездесущий, во все проникает. Но если Он такой… если все знает, почему молчит? Почему не отвечает? Папа говорит, что Бог — это не древний оракул, который выдает ответы на все вопросы. Папа считает, что Бог — это такая большая идея, из которой все произошло. А бабушка обижается: «Какая же это идея, когда я об Нем плачу? Когда Его на кресте распяли?»
Папа говорит: «Мама, вы о Нем хлопочете, как о близком родственнике, а ведь Бога пока еще никто не видел. Это некая отвлеченная идея!»
Я не спорю, я только чувствую, что правда где-то посерединке, и что Бог как-то участвует в моей жизни. Но как?
Вечером я спросил у Вовки:
— Слушай, а ты почему родился? Ну, вот не было тебя — и вдруг родился?
Он засмеялся.
— Почему? Да потому им скучно вдвоем стало, вот они меня и родили.
— А потом что? Почему твой папка от вас ушел?
Вовка опять засмеялся:
— А потому что ему скучно с нами стало, вот он и ушел. — И добавил: — Туда, где повеселее.
В тот раз мы недолго гуляли, потому что я заспешил домой. Я испугался: а вдруг мой папа тоже заскучает и уйдет от нас?
Когда я прибежал, папа делал маме массаж.
— И ведь знаешь, что тебе нельзя нагибаться, а все равно за свое… — ворчал он.
— Ну как же, — оправдывалась мама, — ведь ребенку свежее надо, своя клубничка, своими руками…
— А на базаре что, не своими руками? Такими же самыми! И чтоб больше я эту клубничку в огороде не видел!
«Опять они ссорятся! — подумал я. — Никакого взаимопонимания! Всегда у них так: папе нравится в магазине покупать, а мама любит свое, с огородика. Она тайком от папы все сажает и окучивает, пока он спит. Один раз ее так прихватило, что вызывали „скорую“, делали маме какую-то блокаду. Она потом неделю на работу не ходила, а папа сердился: „Что, я вам на клубнику не заработаю? Что, надо последнее здоровье тут гробить?!“»
Потом я вспомнил, как недавно они ссорились из-за меня. Мама сказала, что папа совсем мной не занимается, не воспитывает. «Вот Виктор из второй квартиры с сыном и в круиз ездил, и в секцию его записал, а наш бегает, как сирота казанская!» Папа тогда сказал: «Мной тоже никто не занимался — и ничего, вырос».