Эти слова заставили Мелиссу вскочить с места, от обиды и унижения ее била дрожь.
— Да как вы смеете говорить мне подобные вещи!
— Я говорю это, потому что это правда! — отрывисто бросил девушке ее жених. — Итак, вопрос стоит таким образом: поедете ли вы со мной в Африку как добропорядочная жена или нам все-таки следует отменить эту пародию на брак?
Нижняя губка Мелиссы задрожала.
— Фабиан, но это же слоны! Как вы можете стрелять в них?
— Очень просто, дорогуша, — был ответ. — Из слонобоя.
— Но… они заслуживают того, чтобы их застрелили, не больше, чем, к примеру, я!
Услышав эти слова, Фабиан приподнял бровь:
— Не искушайте меня.
— Ну что ж, чудесно, Фабиан Фонтено, — сквозь душившие ее рыдания проговорила Мелисса. — Я поеду с вами в Африку, но не ждите, что я буду, подобно вам, совершать все эти гнусности!
С этими словами она скрылась в доме.
— Черт возьми! — выругался Фабиан.
Вообще-то у него не было намерения тащить Мелиссу в Африку, но какая-то извращенная часть его натуры постоянно заставляла его провоцировать девушку на разрыв их помолвки. Ну почему она во всем ему уступает? Почему никогда по-настоящему не противостоит ему? Почему не пошлет его к дьяволу, ведь он иногда вполне этого заслуживает? Он ненавидел себя за то, что это нежное создание всегда пробуждало в нем самые худшие порывы. Его снедала мысль о том, что их брак будет настоящим бедствием. Однако какие бы непростительные поступки он ни совершал, Мелисса не допускала даже мысли о том, чтобы расторгнуть их обручение. А он, несмотря ни на что, также не хотел стать негодяем, который разорвет брачный контракт, заключенный между их семьями.
Фабиан подумал о своих родителях, и его сердце охватила скорбь. Его отец и мать умерли два года назад, во время эпидемии желтой лихорадки. Теперь он жил в фамильном особняке вместе со своими на глазах дряхлеющими дедом и бабкой. Твердой в них осталась лишь одна вещь — приверженность традициям старого времени, и Фабиан знал, что если он расторгнет помолвку, это разобьет их сердца, не говоря уже о позоре, который ляжет на их семью, на память его родителей, когда-то заключивших этот брачный контракт.
Таким образом, он был связан — связан соображениями чести и чувством вины. Можно было спровоцировать Мелиссу на расторжение договоренности, но сам он не мог подвергнуть ее такому унижению, как разрыв помолвки по его инициативе.
Фабиан закурил сигару. В глубине его души, словно огонек посреди необъятной ночи, горела злоба: каждый раз, когда он касался Мелиссы, она вся сжималась. Это была робкая, сдержанная девушка, за которой следовало долго ухаживать, которую надо было добиваться и соблазнять, а он был мужчиной необузданного нрава, привыкшим брать то, что ему хочется. Фабиан знал, что ему ни за что не хватит терпения на то, чтобы приручить пугливую девственницу.
Без сомнения, их брак был обречен, и с этим ничего нельзя было поделать.
Поздно вечером, когда весь дом уже погрузился в темноту, Мелисса осторожно спустилась по лестнице. На ней был дорожный плащ, а в руках она держала саквояж. На решение бежать ее подтолкнули паника и отчаяние, она не имела ни малейшего представления о том, куда она направится, но ужас перед браком с Фабианом на мгновение перевесил в ней все прочие соображения.
Девушка остановилась рядом со стойкой перил — ей вновь показалось, что камень будто бы подмигнул ей. Она вспомнила, какой торжественностью был переполнен сегодня ее отец, как гордились ее родители тем, что на следующий день она должна была выйти замуж за Фабиана. Ее сердце буквально раздирали на кусочки противоречивые чувства…
И вдруг Мелисса осознала, что она не сможет разочаровать родителей, не сможет сбежать от своих неприятностей. Фабиан прав: от судьбы нет спасения. Ощущая бегущие по щекам слезы, она остановила взгляд на набалдашнике балясины и хрипло прошептала:
— Как я хочу очутиться где-нибудь в другом месте!
Постояв еще мгновение, она поднялась по лестнице, вернулась в свою комнату и упала на кровать, на которой и пролежала всю ночь, отчаянно рыдая и вознося небу тщетные молитвы.
3
Сто сорок лет спустя Джефф Долтон и Мисси Монро стояли возле той же самой стойки перил и целовались. Они только что вернулись из ресторана, где провели весь вечер. На Мисси было черное вечернее платье и туфли на шпильке, Джефф же был одет в темно-синюю «двойку» и белую сорочку с галстуком.
Мисси старалась вложить в поцелуй всю себя — откровенно прижималась к Джеффу всем телом, а ее губы жадно припали к его рту. Но ее жених реагировал на это весьма сдержанно: его губы оставались плотно сжатыми, а руки неподвижно лежали у нее на плечах.