— Дина! — Раскрасневшееся от возбуждения лицо Эвана вдруг сделалось мертвенно-бледным. — О боже, Дина! Это невыносимо! Это… — Он рухнул на диван и закрыл лицо руками.
Я смотрела на Эвана без всякого сожаления и не чувствовала ни малейшего раскаяния за то, что оскорбила и унизила его.
На полу у его ног я вдруг заметила красную гвоздику. Странно, он покупал цветы, уже заведомо зная, что не явится в церковь.
Неожиданно Эван взял себя в руки. Он встал, положил ладонь мне на плечо и пристально посмотрел в мои глаза. Я настолько удивилась его поведению, что не успела ничего ответить, а только, открыв рот, поглядела ему в лицо.
— Я люблю тебя, Дина, — медленно произнес он. — Я не хотел сделать тебе больно. Я всегда тебя любил, и ты единственный человек, которого я всегда буду любить…
— Любить? — Я в изумлении сделала шаг назад. — Что ты знаешь о любви, Эван Камерон? Если бы ты любил меня или хотя бы просто хорошо ко мне относился, ты не подверг бы меня такому унижению!
— Дина! — застонал он. — Ты должна понять, что я не собирался унижать тебя…
— Ах, ты не собирался унижать меня! — эхом повторила я. — Но тем не менее это у тебя отлично получилось. Единственное, чего я не могу понять, почему нельзя было сказать мне заранее, что ты не хочешь жениться. Скажем, неделю назад или хотя бы вчера вечером…
— Дина! Пожалуйста, выслушай меня! — умоляющим голосом проговорил Эван. — Разве я не хочу жениться на тебе! Я и сейчас этого хочу! До сегодняшнего утра я и не сомневался, что сегодня мы с тобой поженимся…
— А потом твои нервы сдали, я полагаю! — Я снова набросилась на него. — Кажется, такое с тобой происходило и раньше. Помнишь, однажды ты сдавал экзамены и хорошо знал ответы на все вопросы, но почему-то не смог ничего рассказать. А еще, помнишь, ты заболел перед теннисным матчем! Но мне казалось, это все уже позади. И я уж никак не предполагала, что женитьба на мне может довести тебя до нервного срыва! До истерики!
— Это никакая не истерика! — закричал Эван. — Все дело в тебе! — И внезапно в нем проснулся годами дремавший темперамент. — Знаю, я сделал то, за что мне всегда будет стыдно, я никогда не прощу себе этого до конца своей жизни. Но я не хотел сделать тебе больно. Я все надеялся, надеялся и надеялся, что все как-то образуется в конце само собой. Собственно говоря, я и не думал, что мне стоит о чем-то беспокоиться, пока не прочитал о деле Бенсона в газетах.
Я уставилась на Эвана, словно он лишился последних остатков здравого смысла.
— О чем это ты там лепечешь? О каком еще деле?
— Разве ты не читала? Последнее время газеты о нем только и писали. О боже! — Он облокотился о камин. — Мне не давало это покоя ни днем, ни ночью. А что, если и меня оно коснется? Я решил написать в Мексику, чтобы как следует все разузнать.
Я смотрела на него с раскрытым ртом. Мне показалось, что он потерял способность адекватно воспринимать действительность от большого количества выпитого виски.
— Сегодня утром я получил ответ, — резко вскрикнул он. — Мне кажется, что это случилось сто лет назад, но это было только сегодня утром…
— Послушай, Эван, — заговорила я. — Меня не интересуют какие-то там письма из Мексики или другой страны, и я не знаю, какие ты подыскиваешь оправдания для своего возмутительного поведения, но вот что я скажу тебе, Эван Камерон! — Я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. — Я не хочу тебя видеть! Никогда больше! Я больше не хочу с тобой разговаривать и даже дышать одним воздухом!
— Дина! — Эван протянул ко мне руки. — Ты не понимаешь, о чем говоришь. Если бы ты только выслушала меня!
Он попытался обнять меня, но я вырвалась из его рук и отскочила в сторону.
— Не приближайся ко мне, Эван Камерон! — закричала я. — Сейчас же отойди от меня! Или я сделаю что-нибудь, о чем потом мне придется пожалеть!
— Дина!
— Оставь меня! Я ненавижу тебя! Слышишь? Ненавижу! — Я бросала слова ему в лицо, пытаясь высвободиться из объятий, так как он снова обхватил меня руками. Я оттолкнула его со всей силы, на которую только была способна.
Эван сделал шаг назад, наступил на гвоздику и поскользнулся. «Что ж, очень символично», — подумала я. Как ни странно, но от вида этого раздавленного цветка гнев, переполнявший меня, вдруг испарился, а остались лишь грусть, разочарование, опустошение.
Теперь мне хотелось только одного — убежать далеко-далеко, куда-нибудь на край света, подальше от всех.
Задыхаясь от рыданий, со слезами на щеках, я отвернулась от Эвана и выбежала из комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь. Грубо растолкав группу смеющихся гостей в вестибюле, я бросилась к выходу. В моих глазах стояли слезы, поэтому я не видела, с каким удивлением и испугом люди смотрели на меня.