— А у тебя?.. У тебя тоже есть кличка?
— Он у нас Звездочет, — подмигнул ему Ганс-Генрих.
— Это почему же?
— Шибко умный, однако, — рассмеялся в ответ тот.
— Это у него со школы, — кивнул, соглашаясь, Николай Иванович. — Бывало, учитель еще и спросить не успеет: «Кто знает?», а некоторые уже руку тянут.
— Вот-вот! — подтвердил Ганс. — А потом скучают всю жизнь, потому что еще в школе все наперед выучили.
— А я-то все думал, зачем ему медаль? — подхватил Николай Иванович, включаясь в игру. — Оказывается, чтобы валять дурака с чистым сердцем.
— Завидуете? — ухмыльнулся Алик. — И это правильно! Зависть украшает мужчину.
— И ты столько лет молчал об этом?! Нет бы, поделиться опытом!
— Вам только скажи! — поддержал товарища Миша. — Тут же растрезвоните на весь белый свет!
— А что, еще и черный бывает?
Разговор принимал какой-то уж слишком шутовской характер, и чем дальше, тем трудней было вернуться к серьезной теме, а Николаю Ивановичу меж тем хотелось разузнать о дальнейших планах друга. Неожиданно ему помог Арсен, тоже вступившийся за товарища.
— Кабы не Алик, — сказал он, — где б вы сейчас были? Прятались бы по своим норам, как кролики от удава.
— Точно! — подхватил Миша и, подняв свой стакан, торжественно произнес: — За гениальный план Звездочета!
— До дна, как за дам! — не удержался от усмешки Ганс.
— А что это за гениальный план? — осторожно поинтересовался Николай Иванович.
— План по отлову удава, — улыбнулся Ганс.
А сам автор, покосившись на боевых друзей, неожиданно произнес:
— Может, не стоит вслух при посторонних? — И, обернувшись к Николаю Ивановичу, добавил: — Ты извини, Коль, за «постороннего», но лучше бы тебе не знать — крепче спать будешь. Ты даже не представляешь себе, на что способны эти люди!
Но Николай Иванович все-таки обиделся.
— А ты уже знаешь, кто они? Помнится, прежде ты говорил, что не имеешь понятия? — с явным раздражением выговорил он.
— Ну, так… Есть некоторые догадки.
— Черный полковник? — предложил Николай Иванович первое, что пришло на ум.
— А почему бы и нет? — задумчиво произнес Алик. — Возможно, вполне возможно…
— Но это же смешно! Люди не живут так долго! Вспомни, сколько ему тогда было! Под сорок?
— Лет тридцать пять — тридцать семь, — пожал плечами Алик.
— Пусть так, значит, теперь под девяносто! — горячился Николай Иванович. — Да он если и не в могиле, так давно уж отошел от дел!
— Боюсь, в таком деле, как наше, на пенсию не уходят. И срока давности по нему не существует, — печально проговорил Алик.
Остальные слушали молча, не вмешиваясь в беседу.
— И зачем же, скажи на милость, ему это нужно? Разве вы чем-то ему угрожаете?
Алик ответил не сразу. Он отрешенно вертел в руках стакан, разглядывая его отливающие металлом грани, собираясь с мыслями. И слова его были тяжелы, как вывороченные камни при дороге.
— Ну, что тебе сказать? — произнес он. — Это пуленепробиваемая тема. Тому, кто ровнял весь мир, трудно смириться с тем, что мир сжался наподобие шагреневой кожи, усох до размеров его квартиры. Такие всегда будут искать виновных.
— Ну, хорошо, допустим. И что дальше? Ты знаешь, как его найти? Знаешь его адрес?
— Понятия не имею, — честно признался Алик. — Да и прежде никогда не знал — ни к чему было как-то. С нами работали совсем другие командиры.
— Как же ты хочешь его найти? Через адресный стол?
— Полагаю, там нет его реквизитов.
— Тогда объясни. Я сдаюсь.
— В самом деле, расскажи ему, Алик, — не вытерпел Ганс. — В конце концов, мы живем в его доме, пользуемся гостеприимством. Надо бы и честь знать!
— Вот именно поэтому я и не собираюсь ничего рассказывать, — рассердился Алик. — Потому что наши враги будут думать точно так же и первым делом примутся за Николая. И я очень надеюсь найти убийцу раньше, чем тот, кто его послал, сообразит, что за ним идет охота.
— Но ты уже подставил человека под удар! Так не честнее ли будет рассказать ему все до конца, всю правду?
— Нет! Потому что тогда я подставлю всех остальных, — отрезал Алик.
— А разве право одного меньше права других? Опомнись, Алик! Мы уже проходили это! Тебе нравилось, когда нами играли втемную?
— На войне не бывает демократии, — перебил его Алик, — и права здесь вовсе ни при чем.
— Но воюем-то мы — не он, — не сдавался Ганс. — Лично ему войны никто не объявлял!
— Может быть, он так и думает, — вздохнул Алик. — Может, и все вы так думаете, — обвел он долгим тяжелым взглядом лица друзей и, неожиданно понизив голос, произнес: — Так вынужден вас огорчить — война объявлена всем.