Бледные листы бумаги, что оставил следователь, и притягивали, и отталкивали одновременно. Всего несколько слов — и он на свободе. Лишь несколько слов, совсем немного. И с чего это Алик решил, что война объявлена всем? Кто дал ему право решать? Лично он, Николай Иванович, так не думает. Конечно же королевство не без изъяна, но не до такой же степени! А этот «вечный бой, покой нам только снится» — это все игры, их игры. Так пусть и играют сами с собой, коли до сей поры не наигрались. Сами с собой. А он устал. Устал. У него совсем другие интересы и другая жизнь — своя жизнь. Пусть оставят его в покое. Жаль, что все так нелепо сложилось, что им так и не удалось договорить. Тогда не удалось. Не удалось быть вместе, как хотелось. Когда-то хотелось. Давно. Не случилось. А этот спецназ…. Или это был не спецназ? Ведь спецназ не носит повязок, а у них повязки. И у Алика с Женькой повязки. И у него, у него теперь тоже повязка. И он тоже с ними. Они все вместе. Всегда вместе. И это хорошо — вместе. Потому что сейчас будет музыка. Их музыка. И негры. Странно…. Разве негры поют по-русски? А почему бы и нет? Почему бы им всем не петь по-русски? Нынче весь мир поет по-русски. И что-то знакомое, где-то слышал, не вспомнить: «В парке Чаир голубеют фиалки, снега белее черешен цветы…». А как здорово! Только негры так могут! Нет, не зря они катили в Москву, а? И Алька кивнул — не зря! И Женька тоже смеется. А этот толстый на контрабасе… Кто б мог подумать, что у него такой фальцет? «Помню разлуку так неясно и зыбко, в ночь голубую вдаль ушли корабли». А тот, на ударных, — кто он? Он ведь не негр? И почему в шляпе? Почему подошел, улыбнулся? Разве они знакомы? Взял листы и разорвал их. Просто разорвал и все. И что-то кольнуло: отец? Неужели?! «Отец!» А тот приложил палец к губам и растаял в стене.
И больше Николай Иванович не помнил ничего. Он спал.
9
Станция Удельная встретила Голованова строем могучих сосен и долгожданным после московского удушья дождичком. Бесконечные ветки путей, пешеходный мостик, сырые покосившиеся заборы… Все как обычно неприютно и безрадостно. Поначалу новое место вызывало у Голованова приступ меланхолии — разве можно здесь жить? Но проходили дни, и привычка брала свое. Те же улочки, те же дома… Или солнце глянуло на них по-другому? Вот и нынче было ему не по себе: какой-то непокой грезился в этих высоких соснах. «Да и черт с ним, пройдет! — отмахнулся он. — Бывали места и похуже».
Перрон опустел, немногочисленные приезжие разошлись по домам, торопясь навстречу своим маленьким заботам, и Голованов остался один, озираясь в поисках источника информации. Стена возле билетных касс пестрела объявлениями. Здесь хватало и спроса, и предложений. «Молодая семья из трех человек, русские, без вредных привычек, снимет на месяц…», «Сдается дачный домик, две комнаты и мансарда, сад 6 соток…», «10 июня на перроне утеряна сумка с документами на имя Петрова В.В. Нашедшего просят…», «Щенка таксы отдам в хорошие руки…». Голованов пробежал глазами этот калейдоскоп людских надежд и разочарований и выбрал объявление наудачу.
На звонок откликнулась девушка, назвала условия и, поторговавшись с ней для приличия, Голованов согласился. «Ключ возьмете у соседки — голубенький домик напротив, зовут Роза Павловна. Скажете: «От Светы». Деньги отдадите ей же. Я ей сейчас перезвоню, — пулеметом прострекотала девица и добавила: — Будет что непонятно — звоните».
На этом первая часть дела была завершена, но это была лишь самая незначительная его часть.
Всякий раз, попадая в незнакомое место, Голованов в первую очередь старался оценить степень исходящей от него угрозы. Как бы ни были города похожи один на другой, как бы одинаково беспечны и нелюбопытны ни оставались люди, все же некий дух места накладывал свой неповторимый отпечаток на их обитателей. Особенно же это касалось небольших городков и поселков. Складывалось странное впечатление: чем менее постарались граждане в вопросе преумножения своего рода и расширения среды обитания, тем сильней подстегивал их дух к сохранению собственной исключительности. Это обстоятельство Голованов подметил давным-давно, еще на пороге зрелости, и теперь умело пользовался своим наблюдением. Главная его стратегия заключалась в том, чтобы вычислить этот усредненный тип обывателя, вжиться в образ и тем самым слиться с действительностью. Наверное, ему бы цены не было в какой-нибудь разведшколе. Возможно, шпионы — это вообще несостоявшиеся артисты или наоборот — с какой стороны посмотреть.
Так или иначе, но мимикрия Голованова была почти врожденной. Он и прежде-то не был избалован вниманием. Если его и замечали, то лишь затем, чтобы спросить, который час, или попросить огонька. Он был неприметен, как одуванчик среди лугового разноцветья. Что он для этого сделал? Да в общем-то ничего. Просто удачно воспользовался тем, что предоставила мать-природа.