— Уж лучше бы сперва к нам. Я чувствую в себе азарт охотника, — усмехнулся Алик, и показалось, его черные глаза вспыхнули.
— Зато меня ничуть не вдохновляет роль приманки, — скривился в ответной улыбке Ганс.
Время было позднее, и Алик вышел проводить друга. Чтоб не спугнуть убийцу, он не стал останавливаться у своего боевого товарища, а снял домик поодаль, на соседней улице. Прежде эту часть поселка занимали правительственные дачи, еще той, легендарной сталинской гвардии. Крепкие, порой двухэтажные особняки из потемневшего с годами дерева до сих пор коротали свой век, выделяясь на фоне новомодных кирпичных построек, кичащихся балконами и башенками, своей добротностью и простотой. Внуки их первых хозяев давным-давно расстались со своим хлопотным наследством, переехав куда-нибудь на Рублевку или в Архангельское, а новые владельцы не спешили с перестройкой жилища. Разве уж домик совсем обветшал и грозил новым собственникам из своего тревожного двадцатого века.
Друзья вышли на улицу. Июньская ночь сияла над ними бездонным магическим светом, нетревожным, как глубь родника, но рваными мазками теней чернели на нем вершины могучих сосен.
— Скажи, ты уже вроде как вне игры, — озаботился Ганс. — Что это? Революция пожирает своих детей?
— Дети это мы, что ли? А кто у нас революция? — не поддался его мрачному настроению Алик.
— Я так, образно. Просто хочу понять эту силу.
— Любая сила бессмысленна, дружище. Понять ее невозможно.
— А мне и не нужен смысл, мне важен источник.
— Ты боишься, Ганс? Скажи прямо.
— Я не боюсь, но и приятного в этом ничего не вижу. Будь ты на моем месте, ты бы чувствовал то же самое.
— Помнится, я это уже проходил.
— Не совсем так. Ты не знал, что на тебя объявили охоту, а это, согласись, не то же самое.
— Но уж и философствовать в этой ситуации я бы не стал.
— Ты жесток, Алик.
— Я не жесток, а жесток. Объявлена война, значит, воюй! О чем тут еще рассуждать?
— Ладно, — спохватился через мгновение он и хлопнул друга по плечу. — Не сердись. Я за твоей спиной.
Алик жаждал взять след. С каждым днем круг его поисков расширялся. Все новые и новые снимки демонстрировал он Гансу, и тот частенько лишь разводил руками в ответ.
— Надо же, сколько у нас приезжих, — вздыхал он, — а я и не знал.
Некоторых он исключал сразу же. Они гостили по многу лет, приезжая, как правило, целыми семьями. Они не то чтобы договаривались с хозяевами заранее; места для них были забронированы постоянно. Летом они жили здесь месяцами, осенью выбирались на денек-другой за грибами, зимой — покататься на лыжах.
Была еще категория родственников. Эти были непредсказуемы. Они могли нагрянуть в любой момент: к бабуле на блины, за урожаем клубники. Многих из них Ганс успел изучить за свою долгую жизнь в поселке, других видел мельком.
И все же оставались еще и такие, кто не попадал ни в одну из категорий, — просто случайные люди, и их было немало. Склонность к изоляции, к одиночеству была, пожалуй, их отличительной меткой.
— Работы тут по плечу хорошему аналитическому отделу, — грустно шутил Ганс.
— Но мы-то с тобой больше, чем отдел, старина! — подбадривал его Алик. — При прочих равных условиях мы стоим целого взвода.
— Только кто ж нам их предоставит, равные условия? — оставался при своем мнении Ганс.
Однажды вечером он зашел к Алику в самом мрачном расположении духа.
— Знаешь, как убили Артура Кариева? — с ходу спросил он. — Прямо у себя в квартире!
— Откуда такие сведения? — опешил Алик.
— Сегодня звонил Мишка, у него есть связи в Ростове. Вышли на местного следователя. Официально они, естественно, никакого убийства не подтверждают — кому ж нужен висяк? Даже вскрытия не было. Санитары записали — сердечный приступ. Но следователь говорит, что укол был, и именно в шею, сзади.
— Нехорошую новость ты принес, нехорошую, — задумчиво пробормотал Алик. — Раньше он этого себе не позволял. Интересно, что бы это значило?
— Может, на него нажали? Потребовали ускорить процесс?
— Вряд ли, — покачал головой Алик. — Тут что-то другое.
Минут на пять он вообще замолчал, будто перебирал в голове шахматную партию.
— Кстати, помнишь, ты интересовался природой силы? — неожиданно спросил он. — Мне кажется, я знаю отгадку. Скажи, за что мы с тобой воевали?
— За мир во всем мире, за социализм и справедливость, — отчеканил как по нотам Ганс.
Алик поморщился.
— Это так, агитка. А по существу?
— Как и Штаты, — пожал плечами Ганс, мол, чего уж тут непонятного, — за мировое могущество.