При этих словах Фанни, Джемми и даже Роджер рассмеялись, а Мэнди вспыхнула от негодования. Возможно, у нее и не рыжие волосы, подумала я, зато темперамента Фрэзеров хоть отбавляй.
— Молчи, молчи, молчи! — взвизгнула она и, вскочив на ноги, бросилась к Жермену с явным намерением выпотрошить его голыми руками.
— Оп! — Роджер ловко поймал дочку и поднял на руки. — Успокойся, зайка, он не хотел.
Я могла бы ему сказать… Но если за годы близкого соседства с разными Фрэзерами он сам не понял, то объяснять сейчас было бесполезно: последнее, что стоит говорить человеку, находящемуся в приступе бешенства, это «успокойся». Все равно что стаканом воды тушить горящее на плите масло.
— Нет, хотел! — завопила Мэнди, отчаянно брыкаясь в отцовских объятиях. — Я его ненавизу, он все испойтил! Пусти, я и тебя ненавизу!
Когда Мэнди начала пинаться в опасной близости от отцовского паха, он инстинктивно отстранил ее подальше.
Джейми протянул руки, взял малышку и обнял, положив большую ладонь ей на затылок.
— Тише, a nighean.
Раскрасневшаяся и заплаканная Мэнди послушно затихла и только тяжело пыхтела, как маленький паровой двигатель.
— Давай выйдем на минутку, хорошо? — предложил он и кивнул собравшимся. — Пусть никто не трогает ее книгу, пока нас нет. Слышите?
Раздалось согласное бормотание, после чего наступила полная тишина, а Джейми и Мэнди исчезли во мраке.
— Печенье!
Почувствовав сильный запах гари, я бросилась к очагу, выхватила сковороду и поспешно пересыпала печенье на большую керамическую тарелку — единственную имеющуюся, зато способную вместить что угодно, вплоть до маленькой индейки.
— Как там печеньки? — подбежал взглянуть Джем, напрочь позабыв о сестре.
— В порядке, — заверила я. — Немного подгорели по краям, но в целом отлично.
Следом подошла Фанни, однако ее волновала не судьба выпечки.
— Мистер Фрэзер выпорет Мэнди? — встревоженно прошептала она.
— Да ну. Она еще маленькая, — заверил Жермен.
— Вовсе нет, — заявил Джемми и бросил настороженный взгляд на мать.
Лицо у Бри заметно покраснело, хотя и не так сильно, как у Мэнди.
Дети столпились вокруг меня, то ли из интереса к печенью, то ли из чувства самосохранения. Я вопросительно глянула на Роджера, тот подошел к Брианне и сел рядом. Повернувшись к ним спиной, чтобы не мешать семейному уединению, я отправила Фанни и Джема за большим кувшином молока, висящим в колодце. Повезет, если ни одна из местных лягушек не ухитрилась пролезть под плотную ткань, которой я накрыла кувшин.
— Прости, бабушка, — тихо сказал Жермен, подойдя ближе. — Я не хотел устраивать переполох, правда.
— Знаю, милый. И все знают, кроме разве что Мэнди. А дедушка ей объяснит.
— Уф.
Он сразу расслабился, ни капли не сомневаясь в способности своего деда очаровать кого угодно, от необъезженной лошади до бешеного ежа.
— Сходи за кружками, — попросила я. — Скоро все соберутся.
Оловянные кружки, вымытые после обеда, сушились вверх дном на крыльце. Жермен торопливо вышел, избегая глядеть на Бри.
Жермен думал, она сердится, однако мне было очевидно, что Бри расстроена. И неудивительно, сочувственно вздохнула я. Она постоянно боролась за безопасность Джема и Мэнди, за их счастливую жизнь. Сначала во время долгого и тягостного отсутствия Роджера, затем — когда искала его. Потом — новое путешествие через камни и долгая дорога сюда. Естественно, что у нее почти сдали нервы. К счастью, Роджер неплохо справлялся с ролью супруга: он обнял жену, склонившую голову ему на плечо, и что-то тихонько бормотал. Я не могла разобрать слов, но интонация выражала любовь и утешение, и лицо Бри постепенно разгладилось.
С противоположной стороны, через открытую кухонную дверь, до меня долетали другие негромкие голоса — Джейми и Мэнди. Похоже, они показывали друг другу звезды, которые им нравятся. Раскладывая печенье на тарелке, я улыбнулась: пожалуй, ему и правда под силу усмирить бешеного ежа.
Повинуясь своему отличному чутью, Джейми дождался, пока все снова соберутся вокруг ароматно пахнущего горячего печенья, и только потом принес Мэнди обратно и молча опустил ее на пол среди других детей.
— Тридцать четыре? — на глаз прикинул он. — И одно для Огги?
— Точно. И как это у тебя получается?
— А, пара пустяков, саксоночка. — Он наклонился над тарелкой, закрыл глаза и блаженно вдохнул. — В конце концов, считать печенье проще, чем овец или коз, — у него нет ног.