Размышляя, как придёт домой, упадёт на диван и до понедельника ни в коем случае не поднимется с него. В конце концов она имела на это полное право.
Тяжело вздохнула.
Ощущение, словно каждая клеточка тела сейчас была воплощением тяжёлой, глухой разбитости. Шаги неспешные, медленные – даже ногами передвигать тяжело. Но зато это дрожащее счастье в груди заставляло улыбаться, растягивая губы почти до боли в щеках. Чёрт возьми, не могло быть лучше. И знать, что все приложенные усилия, все потраченные нервы, все проведённые репетиции – всё это не зря.
Если бы Марина могла, то скакала бы до потолка от радости. Но она не могла. Поэтому просто чувствовала, как её, одна за другой, накрывают тёплые волны удовлетворения. Довольства самой собой.
И было ещё кое-что.
Пятница в самом деле жутко измотала девушку, но Марина даже была рада этому факту. Наверное, потому что понимала: уснуть сегодня получится без лишних мыслей в уставшей голове.
Она спустилась в подвал, где-то на пятой ступени поняв, что сейчас рухнет прямо здесь, и придётся ползти до гардероба из последних сил, но взяла себя в руки, снова вздохнув.
Оставалось совсем немного.
Девушка считала шаги и секунды – они как раз идеально совпадали друг с другом. И вот уже знакомая калитка перед глазами. Потянулась пальцами к железной дверце, хватаясь за холодные прутья, распахивая створку.
И застывая в оцепенении в широком проёме с раскрытым ртом.
Полумрак в небольшом помещении сгладил собой предметы мебели, превращая их в тёмные сгустки. Комнатка почти утопала в темноте, подсвеченная только тусклым желтоватым светом нечастых ламп узкого коридорчика. Тишина, сбитая тяжёлым дыханием двоих людей.
Но глаза быстро привыкали к мраку.
Марина с замирающим сердцем наблюдала, как Егор неспешными движениями застёгивал пуговицы своего тёмного пальто, пристальным взглядом вцепившись в неё, прижавшую руки к груди.
Выдающую себя этим с головой.
Что-то за рёбрами нещадно защемило, заставив её едва ли не всхлипнуть, однако она вовремя закусила губу, сдерживая предательский звук в горле.
Он молчал, внимательно всматриваясь в её глаза, слегка щуря собственные. Застыл, как только пальцы оторвались от пуговиц. Будто боялся спугнуть её. А ведь она на самом деле была готова броситься отсюда сломя голову. И плевать, что высоченный каблук проклятых туфель уже ничего не оставил от её ног.
Марина различила в полумраке, как его рука потянулась к волосам, тёмные пряди прошли между пальцами. И желание вновь утонуть в них собственными руками поглотило её с головой.
Она снова шла на дно.
Молчание не тяготило почему-то. Словно это был один из тех редких моментов, когда они могли просто отдаться друг другу. Вырванных из всеобщего жизненного потока. Дарящих возможность. Дарящих саму жизнь, кажется. Когда всё до невозможности глухое и безысходное больше не отдаёт таким резким и давящим отчаянием. Когда хронически воспалённый разум верит: есть выход. И он здесь, рядом, перед глазами. Только протяни руку – и вот оно. Твоё.
Только протяни.
И он тянет. Сам того не осознавая, не понимая. Тянет. Касается холодной кожи тонкой руки, которая тут же вздрагивает.
Она вся вздрагивает.
В голубых глазах – море вопросов. Как обычно. Хоть что-то привычное, неменяющееся. Заставляющее мягко усмехнуться.
Но она почему-то позволяет. Позволяет ему провести кончиками пальцев к её запястью, овладевая маленькой ладонью, которая тут же отвечает, сжимая в ответ. Кажется, она тоже не понимает. Ни черта не понимает, но будто доверяет ему.
Так слепо, что сердце сжимается.
Он всё ещё смотрит на неё. Любуется. Наслаждается. Упивается ею, стоящей в метре. Так близко и так далеко одновременно.
И голос. Его собственный ледяной голос:
– Отлично провела концерт.
Марина опять вздрагивает. Голубой омут наполняется страхом такой величины, что Егору самому становится страшно от холода собственного тона. Откуда он?
Не знаю.
И она не знает.
Стоит, хлопает длинными ресницами, рвано дышит и сжимает его пальцы своими, переплетая их. До жути неуверенная в бушующей вокруг реальности. Играющей с ними.
– Спасибо, – и голос тоже неуверенный.
Ты такая красивая.
Слова сумасшедше галопируют на языке, Егор уже приоткрывает рот, чтобы дать им выход. Только вот высвобождается из него что-то совсем другое. Что-то, что толкает его в спину, заставляя сделать шаг к застывшей прекрасным изваянием девушке, сокращая расстояние между ними до жалкого десятка сантиметров.