Она смотрит на него снизу вверх умоляющими глазами. Голубую радужку почти полностью поглотили зрачки, и он тонет в этом омуте. А она уже не боится. Уже будто бы намёк на понимание проскальзывает в её шёлковом взгляде.
А Рембез только это и ждал.
Пальцы скользят по прохладной коже её руки вверх, к плечу, застывая на пару мгновений, словно колеблясь, но потом возобновляя плавный путь. Поднимаясь по шее, линии челюсти, скуле – к виску, зарываясь в кудрявые волосы, аккуратно заводя их чуть дальше, чем за ухо.
Она прикрывает глаза, когда он тянется к ней и целует, а его вторая рука оказывается на тонкой талии. Касание лёгкое, полное израненной нежности, исключающее любые намёки на грубость и резкость. Она отвечает сразу, шевельнув губами в ответ, скользнув языком по его нижней губе, отчего едва ли не сносит крышу. Едва ли не накрывает сумасшествие.
Ровно до того момента, пока тонкие пальчики не зарываются в волосы на его затылке, притягивая к себе. Вот тогда Егор окончательно теряет голову.
Растворяясь в поцелуе, которого так жаждали оба. Растворяясь в безмятежном полумраке, в глушащей тишине, которую нарушали только соблазнительно-влажные тихие звуки.
Время замерло в одном бесконечном мгновении. Его хотелось длить вечно. Дышать и жить им одним, а если надо, то закончить свою жизнь именно на нём.
Только порой люди так наивно забывали, что ничто не длится вечно. Даже самые прекрасные моменты имеют своё завершение. И хотя факт этот отдаёт почти убийственной безысходностью, спорить с ним смысла не было.
– Весело вам, – насмешливый резкий голос, взорвавший тишину, вынудил замереть.
Всё спокойствие и удовлетворение смела одним разом лютая ненависть, закипающая, набирающая обороты. Окутывающая, подобно магии.
Чёрной магии.
Его ладони с её виска и талии исчезли. Егор почувствовал, как Марина легко шевельнула ртом, запечатлев на его губах мягкий поцелуй, отдающий прощанием, пропитанный жгучей горечью целиком, и отстранилась, медленно поворачиваясь к Гордееву, стоящему у металлической двери и поднявшему в немой насмешке брови.
И, даже если Егор в данный момент не видел лица Гейден, он знал: её взгляд пылает, испепеляя нарушившего выстроившуюся идиллию сокурсника.
– Твоя раздевалка дальше по коридору, Гордеев, – сообщила она; тонкий голос приглушён и заметно дрожит.
– Ах, да, – он издевательски растянул слова, ухмыляясь ещё сильнее, делая шаг назад, разворачиваясь. – Точно.
И, издав какой-то мерзкий звук, отдалённо напоминающий смешок, снова оставил их одних, удаляясь в глубину коридора.
Егор шумно втянул воздух. Взгляд застыл где-то на том уровне, где только что были глаза Гордеева. Руки потянулись к не застёгнутой верхней пуговице пальто, когда молодой человек осознал, насколько сильно они чесались набить Артуру его наглую физиономию.
Сорваться с места, догнать и…
Гейден развернулась так неожиданно, что он едва не вздрогнул, молча наблюдая за рванувшей к вешалкам девушкой, тут же исчезнувшей из поля зрения. Слух уловил застёгнутую дважды «молнию» и шуршание одежды, и через минуту она, уже одетая, вынырнула из глубины гардероба, подходя к сумке, ранее оставленной на скамье, накидывая её на локоть.
Егору хотелось что-то сказать. Молчание слишком явно ощущалось кожей и немного давило, к тому же… они вроде только что целовались, ведь надо хоть что-нибудь сказать. Он уже было открыл рот, чтобы начать разговор, вот только у него не получилось выдавить из себя ни одного несчастного словечка. Так и стоял, теребив пальцами вдетые в петли пуговицы, делая вид, будто несколько занят их застёгиванием.
Дожидаясь хотя бы одного слова от неё. Оно бы могло спасти сделавшуюся вмиг напряжённой ситуацию.
Вот только Гейден, по-видимому, не собиралась с ним что-либо обсуждать. Выпрямилась, расправив плечи, и поправила волосы, раскидывая их по спине и плечам. Они шикарными тяжёлыми локонами легли на плотную материю светло-серого прямого пальто.
Мазнула взглядом по его лицу. Так, словно между прочим. И сказала:
– Пока.
Вот так просто. «Пока». И что он вообще от неё хотел?
От этой гордой, противной, несносной…
– Пока, – его голос звенит. И она уловила этот звон.
Вскинула подбородок, не сподобившись даже на какой-нибудь намёк на улыбку, развернулась и вышла из раздевалки, придерживая металлическую калитку.
Вот так просто.
Каблуки, стучавшие по кафелю, делались всё приглушённее с каждым её шагом, а когда она поднялась по лестнице, что вела из подвала к холлу, они и вовсе стихли.