Ещё в начале пятницы он понял, что им срочно надо поговорить. Когда они встретились глазами, когда почувствовал маленькую ладонь на своей спине, пока прожигал Гордеева убийственным взглядом. Когда он, наконец, убедился в том, что небезразличен ей. И так, как было у них весь сентябрь, больше продолжаться не могло.
Этот поцелуй только подтвердил его мысли. Да, она сбежала практически моментально, да, держалась так холодно, будто между ними вовсе ничего не произошло. Но, чёрт, просто потому что это была она. Такая.
И ничего с этим не поделаешь.
Они оба прекрасно понимали, что погрязли в этом уже с головой. Куда теперь бежать? От кого? Друг от друга или же от себя? От себя не сбежишь. И от него Марине тоже не уйти.
Хотя в последнее время Рембез действительно подумывал о том, чтобы выловить её в каком-нибудь безлюдном местечке, где она от него точно никуда не сможет улизнуть, и устроить допрос с пристрастием на тему их отношений. Взаимоотношений, вечно исправлял он сам себя. Ведь отношений ещё никаких не было. А может, и не будет. Может, она его выведет из себя окончательно, и он возьмёт да задушит её на месте.
Или скорее задушится сам.
Вот же…
– Чёрт возьми, – недовольное шипение извне прервало густой поток мыслей, и Егор повернул голову к своей соседке, отвлечённо покусывая верхнюю губу.
Тут же насмешливо поднимая брови. Увиденная картина позабавила, и юноша едва сдержал рвущуюся улыбку, поджимая губы.
Маркер, которым Гейден выделяла некоторые фрагменты в своём конспекте, умудрился потечь и испачкать ярким неаккуратным синим пятном несколько тетрадных листов подряд. Однако даже не столько это стало причиной недовольства Марины. Одна из вечно соскакивающих с девичьего худого плеча прядок угодила прямо в эту влажную кляксу, и русые концы теперь окрасились яркой краской бирюзового оттенка.
Всплески негатива, волнами исходящие от Гейден, наверное чувствовались бы даже за километр. Егор же, сидя к ней так близко, ощущал их очень отчётливо. Голубые глаза метались с окрашенной пряди на испорченную тетрадь и обратно, оценивая, какой ущерб был значительнее. А Егор неосознанно подумал о том, что теперь концы этого локона прекрасно гармонировали с цветом её сердитых радужек.
И как она только умудрилась?
Ещё и пальцы измазала, пока пыталась спасти свою тетрадь. Естественно тщетно. Пятно становилось всё больше и пачкало страницы насквозь, оставляя влажные яркие следы.
Девушка тяжело вздохнула, прикрывая глаза. Слегка развела пальцы, чтобы случайно не измазаться ещё сильнее или не измазать что-нибудь вокруг себя. Быстрым движением отбросила за спину пострадавшую прядку. Та тут же заструилась вдоль худого тела, сверкая ярким концом у самой талии. Скользнула ещё раз недовольным взглядом по своему столу и, негромко цокнув языком, поднялась со своего места. Протиснулась мимо Егора, предусмотрительно приподняв руки, чтобы не испачкать его рубашку, в несколько быстрых шагов оказалась у стола преподавателя. Две короткие фразы, кивок в ответ – и вот девушка уже скрывается за дверью. Егор усмехнулся, наблюдая, как с тихим хлопком закрывается за ней створка.
Только сверкнула напоследок сердитыми глазами.
Да, девушка-катастрофа. Девушка-беда. Девушка-апокалипсис. И он хотел угодить в самое пекло этой катастрофы-беды-апокалипсиса. Каждый день по самую голову, по самое «не хочу», сам готов был делать шаг прямо в эпицентр этой маленькой бури.
Лишь бы она позволила это.
Лишь бы, лишь бы.
Как урвать момент разговора с ней, если она то и дело исчезает куда-то вместе с подружкой? Может, в самом деле просто поймать её где-нибудь и припереть к стенке, пока она не соизволит сказать ему хотя бы пару слов. Хотя обычно такие беседы приводили только к тому, что он не мог думать ни о чём постороннем, кроме как о ней самой, находясь к девушке так близко.
И разговора как-то не выходило. Почти никогда.
А потом они ругались. Циклично, уже почти по обыкновению, на уровне каких-то сраных рефлексов.
Грёбаный замкнутый круг.
Егор вздохнул, отворачивая голову. Осознавая, что продолжал пропиливать глазами закрытую створку двери, за которой скрылась Марина. Взгляд ненароком скользнул по парте и, наткнувшись на испачканную тетрадь, замер. Столешницу украсили небольшие синие разводы. И открытый маркер чуть поодаль вместе с колпачком.
Руки сами потянулись к её вещам. Юноша перевернул несколько страниц, проверяя, сколько из них оказались насквозь пропитаны краской. Всё было не так критично; пальцы сжали бумажный край четырёх листов и потянули на себя. Резкий звук рвущейся бумаги заставил парочку студентов обернуться в поисках источника лишнего шума. Егор небрежно скомкал страницы и, закрыв маркер, поднялся со своего места, направляясь к мусорному ведру.