Марина подняла голову как раз в тот момент, когда Рембез убирал телефон обратно в карман, и недовольно произнесла:
– Можешь.
Внимая её разрешению, Егор медленно развернулся, запуская руки в карманы брюк вслед за смартфоном, чудесно послужившим ему зеркалом. Девушка была одета, и от этого всё же сделалось немного досадно. Русые волосы, собранные на затылке резинкой, лежали на плече. Юноша машинально отыскал окрашенную прядку, отмечая, что она уже совсем потускнела, но даже эта мелочь тянула к этой маленькой нахмуренной девчушке просто невыносимо. На груди красовалось большое мокрое пятно, и тонкая ткань в этом месте липла к коже.
Он мог любоваться ею вечность напролёт. Почему она была такая...
– Ты! – злобно выплюнула она, указывая на него кончиком указательного пальца.
…красивая?
И почему такая вредная?
Егор едва сдержался, чтобы снова не усмехнуться, когда она решительно двинулась к нему, а потом в грудь ему уткнулся тот самый пальчик. Она оказалась слишком близко за слишком короткое время и вскинула голову, чтобы была возможность смотреть ему в глаза.
– Какого чёрта ты подсматривал?
– Что? – опешил Егор, поднимая в немом удивлении брови.
Неужели успела заметить его махинацию с телефоном в роли зеркала?
– А то, что ты стоял и пялился на меня, пока я тебя не увидела! – отчеканила Марина, и Егор окунулся в негу облегчения. – Тебе не стыдно? И прекрати ухмыляться!
Она злилась. Она очень сильно злилась и манила его до такой степени, что хоть стой, хоть падай. В голубых глазах разгоралось настоящее пламя, но Егору вовсе не хотелось его тушить.
– Очень стыдно, – с чувством заверил он.
– Ага, – сощурилась Марина, складывая руки на груди. – Конечно! Так я тебе и поверила, врун несчастный.
– После увиденной картины несчастным быть как-то не получается, уж прости, – поддел Егор, с удовлетворением наблюдая, как щёки Гейден вновь начинают краснеть, а брови сходятся у переносицы, и между ними пролегает небольшая складочка.
Даже сейчас понимая, что просто так она эту колкость не оставит без ответа, он ждал кары с огромным удовольствием.
Она вновь подняла подбородок, и Егор снова отметил, как мало между ними было свободного пространства. Настолько мало, что нельзя было не воспользоваться удачным сложением обстоятельств. Чёрт с ними, с последствиями! Она стояла слишком близко и надеялась, что это сойдёт ей с рук?
Глупая.
Егор быстрым движением вытащил правую руку из кармана и тут же вцепился в талию девушки, привлекая к себе, врезаясь губами в её губы, почти сразу же ощущая отдачу – протест с её стороны. Левая рука, также высвобожденная из кармана, легла на её висок, не давая увернуться.
Егор отчётливо ощутил: мир вокруг покачнулся, как и во все те разы, когда он целовал её. Слегка прикусил её нижнюю губу в призыве успокоиться. Полувыдох-полустон, вырвавшийся из влажного рта Марины, ударился о его сознание так чётко и явно, что Рембез едва не навернулся на пол вместе с девушкой, которую так охотно и до беспамятства прижимал к себе.
Как можно было сводить с ума настолько сильно? Он не знал. Но ему хотелось, чтобы это ощущение он испытывал не последний раз в своей жизни.
Он отчаянно хотел, чтобы она сводила его с ума и дальше. Желательно, на постоянной основе.
До Егора не сразу дошло, что она перестала сопротивляться; что лёгкий укус оказался действенным; что девушка наконец-то поддалась ему. Парень ощутил, как на его плечо невесомо опустилась её лёгкая рука, мягко сминая ткань тонкой белой рубашки, а вторая легла на щёку.
Влажный язычок прошёлся по его зубам, достигнув нёба, захваченный его языком. Егор чувствовал, как немеют ноги и руки, и сильнее сжимал тонкую талию пальцами так, словно это был единственный ориентир, позволяющий ещё удерживать собственный вес и здравый смысл вместе с ним. Ощутил, как Марина встала на носочки, и усмехнулся прямо в поцелуй, а в следующую секунду уже она мягко прикусила кончик его языка, заставив слегка поморщиться, однако тут же мягкие губы нежно затёрлись о его, словно извиняясь, пытаясь загладить вину.
Горячая волна ударила в голову с утроенной силой. Егор сминал влажные губы, обкусывал, облизывал их, боясь только одного – что в любой момент всё может оборваться. А он так не хотел, чтобы это прекращалось.
Человек, утягивающий его в бездну безумия, был слишком не постоянен и принципиален, чтобы такие сладкие – и одновременно мучительные – минуты длились долго.