Руки до сих пор чётко помнили ощущения прикосновения: левая – приятную ткань рубашки в пальцах на его плече, а правая – короткие пряди волос на затылке.
Марине хотелось верить, что это не последний раз. Что не придётся только помнить – придётся чувствовать. Постоянно, стабильно, почти привычно, с нарастающим раз от раза желанием. Она надеялась, чёрт возьми, что придётся.
Всё произошло слишком быстро. Настолько, что она не то чтобы отреагировать – толком сообразить ничего не успела. Сильная ладонь на талии, рывок – и она впечаталась грудью куда-то ему в область солнечного сплетения, а ртом – в его рот.
Поддаться желанию оказалось слишком просто. Ничего удивительного, на самом деле. Учитывая, что она грезила об этом чёртов месяц.
Ткань блузки всё ещё липла к коже. Девушка немного оттянула от себя полы одежды и отыскала глазами влажное пятно. Удовлетворённо отмечая, что оно без сомнений стало меньше. К концу занятий может и вовсе пропадёт, подумала она, занося руку над деревом белой двери. Два быстрых стука – и Марина заглянула внутрь, ловя на себе более двадцати пристальных взглядов.
– Извините за опоздание. Я могу войти?
– Да, – коротко кивнула преподаватель, что как раз стояла у доски и записывала очередную теорему. Мел точился о тёмную поверхность, и Марина видела, как осыпается с него белая пыль.
Прикрыла за собой дверь и быстро прошла мимо преподавательского стола, направляясь к своему пустующему месту. Взгляд случайно зацепился за хитрые тёмно-синие глаза Лисовской, и Гейден в немом вопросе подняла брови, проходя мимо подруги. Та следила за ней молча, с многозначительной улыбкой на губах. Помотала головой, ухмыльнувшись ещё сильнее, и это могло значить только одно – Марину ждёт допрос с пристрастием.
Как-то слишком уж быстро Диана сложила дважды два.
Гейден села за парту. Руки практически машинально раскрыли тетрадь в девяносто шесть листов и продолжили конспектировать лекцию. И неважно, что она даже сути не улавливала. Информация в мозгах не задерживалась, реальность до сих пор казалась какой-то раскачивающейся, а в голове всё плыло.
Она тяжело дышала, успокаивая рвущееся наружу сердце. Рука судорожно выводила на страницах буквы, складывая их в слова. Записи получались неаккуратными, ведь пальцы ещё дрожали, но девушка упрямо уткнулась глазами в свой конспект.
Не прошло и пары минут, как в дверь снова постучали. Потребовались усилия, чтобы не вскинуть голову и не встретить вошедшего Егора – Марина прекрасно знала, что это он. Неосознанно выпрямилась, расправила плечи, упрямо продолжая гипнотизировать глазами тетрадные листы. Вслушиваясь в неспешные, плавные шаги. Ощущая, как каждая клетка тела подбирается, пока юноша опускался на соседнее место. Медленно, украдкой выдохнула, чувствуя, что в помещении становится слишком жарко.
И сердце – этот глупый непослушный орган – набирает прежний темп.
Гейден опёрлась о локти и подалась чуть вперёд, опуская подбородок на сцепленные между собой пальцы, вылавливая обрывки фраз преподавателя. Стараясь вылавливать, то есть. Слова, фразы, предложения скользили куда-то мимо ушей, не желая восприниматься возбуждённым разумом. Конечно же, потому что рядом сидел он. Опять.
Своим присутствием мешая адекватно и здраво мыслить.
В привычной манере легонько постукивал костяшками по светлой столешнице парты, и глухой звук мягких ударов, едва слышимый, тонул в помещении класса. Иногда задумчиво жевал щёку изнутри, крутил в пальцах шариковую ручку. Конспектировал новую тему, быстро выводя на тетрадном листе слова. Конечно, чёрт возьми, ведь он мог это сделать! ведь его не отвлекали мысли о нём самом, а её – да, ещё как!
Как же ты меня раздражаешь, Егор Рембез.
Я без ума от тебя, Егор Рембез.
Грань между этими двумя фразами стёрлась моментально. Яркой искрой, громким залпом фейерверков, бешеным маршем, что галдели в голове набатом, чуть ли не разрывая на части.
Жарким поцелуем, пальцами на плечах, запахом такого знакомого одеколона. Низким тягучим голосом и шоколадом глаз.
Когда?
А чёрт его знает.
Просто в этот самый момент Гейден в очередной раз удостоверилась в наличии гигантских чувств к человеку, сидящему по соседству. Но уже на этот раз не ощущая горечи невзаимности, горечи безысходности. Не ощущая желания сбежать от него – и себя самой – на край света и затушить пылающий за рёбрами огонь.
Марина опёрлась руками в поверхность стула по обе стороны от бёдер и поелозила, удобнее усаживаясь.