Голоса за дверью стихли, и эта тишина слишком остро резанула по сознанию, чтобы остаться незамеченной. Гейден ждала, что вот-вот кто-нибудь выйдет из медпункта, и ей больше не придётся находиться с Гордеевым наедине.
Однако никто не спешил появиться, и воздух напитывался напряжением всё сильнее и сильнее. Сомкнутые перед собой руки начинали неметь.
– Что ты сказал ему? – предприняла ещё одну попытку Марина, утопая невидящим взглядом в звенящем пространстве перед собой.
Она краем глаза видела, как Артур посмотрел на неё и усмехнулся. А потом всё-таки произнёс, быстро и до ужаса самодовольно:
– Правду.
Это вынудило вырваться из омута мыслей и найти глазами юношу. Вопросительно поднять брови.
Правда – она ведь не одна на всех. О какой правде он вёл речь?
Гордеев повторил её выражение лица, невинно вздёрнув брови и округлив глаза. Его кривляния не раздражали – ей вообще было плевать. Мозг лихорадочно соображал, и девушка часто моргала, перебирая в голове варианты. Любой из них мог быть верным, в конце концов. Она ведь не знала толком, в чём дело.
Поэтому уже собралась сдаться и просто дождаться Егора, как вдруг в памяти ярко сверкнул маленький отрывок сегодняшнего утра.
– Ты что?.. Ты не сказала ему?
– Да. Не сказала. Зачем ему знать? Он бы опять пошёл разбираться. Я не хочу, чтобы у него были проблемы. Артур того не стоит.
Тихий ужас от внезапного понимания накрыл с головой. Резко, будто по щелчку. Остро и бесповоротно. Марина явно ощутила, как увлажнились ладони, становясь ледяными и мокрыми. Захотелось вытереть их о брюки, но она не могла поднять рук. Уставилась на не прекращающего лыбиться самым неприятнейшим образом Артура и почувствовала, что начинает ненавидеть его ещё сильнее. Всем своим сжавшимся в тот миг существом.
А ещё – досаду. Она почувствовала досаду. Как сильно она жалела в тот миг, что не сказала обо всём Егору ещё вчера, когда они увиделись через пару часов после её стычки с Артуром.
Рембезу вряд ли было приятно узнать об этом от самого Гордеева. Чёрт возьми, от этого понимания хотелось натужно завыть.
– Что такое? – хохотнул Артур, привлекая внимание Марины. Она медленно перевела на него взгляд. И ощутила такое крышесносящее желание открутить ему голову, что становилось дурно. – Облажалась, Мариночка?
Именно в этот момент белоснежная дверь открылась, и в коридор вышла Оксана Андреевна, а за ней – Егор, собственной персоной. Тёмно-карие, почти чёрные, несмотря на яркий свет электрической лампы, одиноко светящей с невысокого потолка, глаза шилом впились в девушку, и она закусила губу, боясь разрыдаться от обиды, едва ли не вспарывающей живот прямо изнутри.
Мысли упрямо отказывались встать по местам, путались, разрывались, и она не могла сложить двух слов, принявшись наскоро подбирать их для предстоящего разговора. Выходило что-то нескладное, больше напоминающее оправдания. Она не хотела оправдываться. Она просто хотела всё выяснить.
Чтобы хоть немного прийти в себя, Гейден подняла глаза на классного руководителя. Та стояла к ним спиной, заканчивая разговор с фельдшером – тучной женщиной лет сорока, облачённой в белый тонкий халат. Ещё несколько реплик между ними – и фельдшер скрылась за дверью, а Оксана повернулась к девушке.
– Мариночка, мне пришлось задержаться. У вас всё было нормально? – добродушно поинтересовалась она, явно не замечая, как накалилась атмосфера в маленьком помещении, которое делили одновременно четыре человека.
Девушка не нашла ничего лучше, чем просто кивнуть, сжав губы.
– Чудесно!
Но Марина не видела во всём происходящем ничего чудесного, поэтому соглашаться с преподавателем не спешила. Только посмотрела на Егора, отмечая, с каким остервенением он пялился на сидящего сбоку от неё Артура, и не могла точно сказать, отвечает Гордеев ему тем же или нет. Вниманием завладели плотно сжатые губы, проснувшиеся желваки у основания скул и голое ожесточение карих глаз, грозящееся вот-вот вырваться за пределы тёмных радужек.
Сложившиеся обстоятельства коробили до невозможности, до зуда в горле, до подоспевших слёз, так и норовивших увлажнить глаза и ресницы. И ощущение, словно нечто скреблось острыми коготками прямо за лёгкими. Расчёсывало свежую рану, не собираясь прекращать.
– Ну что, мальчики, – обратилась к молодым людям женщина, посмотрев сначала на одного, потом на второго, благодаря чему Егор наконец-то оторвался от созерцания Гордеева. – В первый и последний раз. Ясно? Сегодня я звонить родителям не буду.