И тогда, наверное, Паша догадался, что между ними опять что-то произошло.
Он долго терпел, не трогал товарища, время от времени заводил короткие, но совершенно отвлечённые беседы – чисто пара-тройка беспредметных фраз друг другу – и в конце концов не сдержался, спросил:
– Кто в этот раз накосячил?
Егор только опёрся о парту локтями и опустил голову, сцепляя пальцы на затылке в замок, мечтая хорошенько приложиться лбом о дерево столешницы. Чтобы хоть ненадолго забыть девчонку и ссору, в которой опять был виноват он.
Внезапно Егор подловил себя на том, что почему-то в каждой их перебранке виноватым оставался он, но мысль получилась какая-то отвлечённая, смазанная, мгновенно откинутая на задний план, где благополучно испарилась, и Егор в итоге даже не успел сконцентрироваться на этом факте, чтобы хорошенько его обдумать. Только со стоном преувеличенного бессилия выдавил:
– Угадай.
– Опять ты? – тут же выдал Киричук.
Егор стрельнул в него недовольным взглядом, пытаясь понять, было ли это издевательством, или Паша просто решил разрядить ситуацию лёгкой шуткой. Если второе, то получилось из рук вон плохо, а если первое – то просто прекрасно.
– Я перегнул, я, – Егор откинулся назад, чувствуя, как низкая острая спинка стула врезается ему под лопатки.
– Опять? – снова уточнил Паша, не отрываясь от учебника, что всё ещё держал в руках.
– Да заткнись, – рыкнул Егор, сужая глаза, замечая хитрый взгляд Киричука, скользящего по строчкам очередной главы.
Товарищ коротко хохотнул и, наконец, отложил книгу на угол своей парты. Посмотрел на Рембеза. Улыбнулся.
– Не парься. Помиритесь, – Егор фыркнул после этих слов, а Паша невозмутимо продолжил. – Вы столько раз уже ссорились – и каждый раз сходились. Сам вспомни.
Егор помнил, прекрасно помнил. Но легче не становилось. Стабильность стабильностью, конечно, но на сто процентов быть уверенным в этом нельзя. По крайней мере, ничего не изменится, если никто из них не сделает шаг к примирению.
Подсознание тихонько подсказывало, что этим кем-то опять будет он.
Чёртова гордячка.
Но Егор вздохнул, подумав, что в этот раз действительно оплошал сам. Несмотря на то, что первоначально просчиталась она. Именно в том, что ничего не сказала про Гордеева. А в прошлый раз ссора тоже завязалась на том, что она что-то там выстроила в своей голове, не обсудила с ним, а потом каким-то образом умудрилась сделать виноватым его.
Нужно было научиться контролировать ход разговора и подлавливать момент, когда все косяки вдруг перекочёвывают к нему. Или – что звучало благоразумнее – просто беседовать друг с другом. Обсуждать, говорить всё; все мысли, что крутятся в голове, озвучивать. Чтобы в конечном счёте не возникало недомолвок. И недопониманий.
– Ты должна была сказать мне.
– Почему это должна была?
– Ты моя девушка, и я хо…
– Я твоя кто?! Девушка? Правда? Вот это новости. Я не знала даже, ты ведь не удосужился со мной обговорить это!
Чёрт, ну неужели он действительно не додумался банально обсудить это с ней? А Марина? Тоже хороша, ничего не скажешь.
Глухая, непробивная неопределённость. Он ведь даже не замечал её толком.
Ведь всё у них хорошо и спокойно. Было.
В этот момент прозвенел звонок, сообщая об окончании перерыва, и Егор додумать свою мысль не успел. В класс ввалилась толпа громко и весело переговаривающихся одиннадцатиклассников. Завершила шествие преподаватель, держа в руках несколько методичек. Следом заскочили Лисовская и Гейден. Последняя заплела волосы в косу, что лежала на тонком плече. Теперь она уже не выглядела такой опустошённой и раздосадованной – скорее наоборот. Вполне себе радостная и живая. И ничего её не тревожит, видите ли.
Аж бесит. Почему его тогда тревожило? Охренеть, как сильно.
Легко проскользнула за спиной Егора и села на своё место, изящно закидывая ногу на ногу, расправляя плечи. Уставилась на преподавателя, которая уже начала урок с того, что принялась утихомиривать развеселившихся старшеклассников, и подняла подбородок, опираясь им о фаланги пальцев.