Та кивнула, соглашаясь, а потом внимательный взгляд тёмно-синих глаз опустился немного ниже Марининого лица.
И Гейден отчётливо ощутила, что сердце пропустило удар, а ладони увлажнились, заледенев, пока наблюдала, как края рта Лисовской медленно ползут вверх, растягивая ухмылку на губах, и Диана вновь смотрит на неё.
Взглядом, в котором сверкает огонёк понимания, сначала маленький, едва заметно, а потом опасно разгорающийся, усиливающийся. Будто за одно мгновение.
Марина не привыкла прятать шею от чужих глаз. Артуру она не позволяла оставлять на своей коже отметины.
А теперь… что-то произошло, изменилось. С ней или в ней.
Вчера она млела, когда его губы впивались в её шею влажными жёсткими поцелуями, когда сильные, удерживающие руки водили по её спине, то поглаживая, то сжимая нежную кожу сквозь ткань футболки. Когда он шептал ей в ухо, как она нужна ему, сейчас. Всегда. А она шептала в ответ.
И чуть не плавилась в его руках. Чуть не растеклась прямо там, двумя этажами выше. Стонала в его рот, от его прикосновений, ласк, поцелуев. Горячих, чувственных, таких нужных.
Таких нужных ей, господи.
Оглаживала мышцы его плеч, груди, зарывалась пальцами в волосы, жалась к нему животом, грудью, бёдрами, желая лишь быть ещё ближе. К нему. Сильнее прижаться. Стать одним целым.
С ним.
Это продолжалось около часа. Они просто целовались, иногда прерываясь, заглядывая друг другу в глаза, томным взглядом, размазанным, невидящим. Не сфокусированном на мире вокруг. Только друг на друге. Шептали какие-то безумные глупости. И хотелось умереть от счастья.
Марина чуть не умерла.
Под конец он уже просто обнимал её за плечи, прижимая к себе, и поглаживал по волосам, пытаясь отдышаться. Она тоже тяжело дышала, положив голову ему между грудью и плечом, и водила пальцем по его горячему предплечью. Они то молчали, то разговаривали о чём-то, то снова молчали. И было так уютно, так хорошо.
И не хотелось больше ничего.
А когда Марина часом позже заглянула в зеркало своей ванной, обнаружила на коже шеи ярко-красное пятно, оставленное его ртом. И почему-то улыбнулась, глядя на своё отражение, чувствуя, как тёплая волна счастья хлестнула её по рёбрам. Закрыла лицо руками и никак не могла перестать улыбаться.
Влюблённые люди ведут себя как идиоты?
О, да, несомненно. Но это мало волновало её, когда она всё продолжала рассматривать себя в зеркале, обводила кончиком пальца неровный контур внушительного засоса и кусала губу.
Вчера.
А сейчас.
Рука взметнулась к шее почти автоматически, однако пальцы скользнули выше и быстрым движением выудили пряди, заведённые ранее за ухо. Они легли на ключицу, прикрывая от внимательных глаз Лисовской оставленный Егором след. Гейден обняла себя за плечи, с нарастающей толстым слоем в груди неловкостью ожидая реакции шатенки.
– Хорошо провели время, я смотрю, – блеснула глазами та.
Марина закусила губу, потупив глаза.
– Ну, можно и так сказать.
Повисла тишина. Гейден ощутила, как пунцовеют щёки, жар коснулся и кончиков ушей – ей давно не было так неловко перед подругой. И тот факт, что Лисовская и сама не раз и не два приходила в школу с точно такими же пятнами на бледной шее, это стеснение ничуть не останавливал.
Она однозначно не стыдилась этих отметин. И не стыдилась того, чем они вчера увлечённо занимались с Рембезом. И уж тем более она не стыдилась, что это всё у неё произошло именно с ним и что именно его метка сейчас краснела на её коже, спрятанной под волосами. Просто, кажется, она забыла, каково это – быть пойманной на своих чувствах. Прятать последствия многоминутного удовольствия.
Или не знала этого никогда. Никогда до Егора.
Потому что не могла объяснить почти что разрывающегося в грудной клетке счастья. Оно стиснуло её, накрыло с головой, растворилось в ней самой, и она чувствовала, что светится. Изнутри, ярко, ослепительно. Она не могла перестать улыбаться, и мысли стабильно возвращались к одному только человеку.
Она чувствовала себя по уши влюблённой, и это забавило. Они оба не маленькие, но бесконечное смущение, вызванное то ли смелыми движениями рук, то ли влажными поцелуями на груди и шее, то ли громким шёпотом о своих чувствах прямо в раковину уха или в губы друг друга, не отпускало обоих. Оба краснели и млели одновременно. А потом краска сходила с лиц, пока они просто лежали или сидели, сплетя пальцы, и рассматривали соединённые руки – каждую фалангу, каждую косточку.
Они оба находили нечто прекрасное в их соединённых руках.