Всхлип.
Едва слышный, приглушённый, тонкий-тонкий, но отдавшийся в голове таким громким стоном, практически криком, что Егора чуть не сбило с ног. Он рывком развернулся, снова припечатываясь к двери, снова колотя по ней разбитыми, ноющими кулаками, снова умоляя – умоляя, чёрт тебя дери – открыть. Впустить. Поговорить.
Выслушай меня, я тебя умоляю.
Это ошибка.
Всё не так.
Только открой долбаную дверь, я очень прошу тебя.
Но нет. Она так и не открыла.
Только ещё два душераздирающих всхлипа. Дерущих изнутри, царапающих, режущих, соскабливающих слой кожи по чуть-чуть, по миллиметру, отчего Рембезу хотелось завопить, а затем – следующий. И это ещё болезненнее.
Он не знал, сколько проторчал у двери. Пятнадцать ли минут, тридцать, час. Он не понял. Но ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он развернулся и поплёлся к себе наверх, едва перебирая ногами, не чувствуя ничего, кроме растекающегося внутри чувства отвратительно-сильного жжения. И воздуха практически не было – каждый вздох отдавался болью в груди. Глубоко, там, где было нутро, где таилось всё его существо, где прятался он сам.
Он умирал тогда.
Медленно, но верно.
Пытался успокоить себя тем, что это не конец. Что он попробует ещё раз – завтра. И послезавтра. И будет пробовать каждый день, пока она не соизволит открыть чёртову дверь и выслушать его.
Они ведь всё равно увидятся.
Но Марина не открыла и на следующий день, когда он после слишком долгой и бессонной ночи снова спустился к её квартире. Было начало девятого, и он еле дотерпел до этого момента. Но почему-то шёл максимально медленно. Специально не спешил перебирать ногами, считая каждую ступень под подошвами. Словно наперёд зная – ему не откроют.
Так и случилось.
То ли она игнорировала все его попытки, то ли её действительно не было в квартире. Но тогда где она была? И матери её тоже не было, раз и она не отвечала ему. Егор очень сильно сомневался, что она бы стала молча терпеть и игнорировать его старания ворваться в их квартиру.
Марина не отвечала на сообщения и звонки. Точнее, они даже не проходили по её номеру – девушка отключила телефон, давая Егору возможность уже наизусть запомнить каждый полутон и интонацию фразы, прозвучавшей ему на ухо с вечера пятницы уже раз сто.
«Вызываемый абонент недоступен».
Он так кристально-чисто ненавидел этот голос и это сочетание слов, что после последних десяти попыток уже едва сдерживался, чтобы не запустить телефон в стену напротив. Рука дёргалась каждый раз, но юноша, рыча, боролся с собственным чем-то, что, дёргаясь, ощетиниваясь и рыча не меньше хозяйского, рвалось наружу, готовое крушить и сметать всё на своём пути. Откидывался назад, то падая на кровать, то врезаясь затылком и лопатками в стену позади.
Думал, что в воскресенье она уж точно ему откроет. Он обязательно увидит её. Обязательно прижмёт к себе и не отпустит, даже если она начнёт брыкаться и вырываться. Он объяснит ей всё, она поймёт, и всё будет как раньше. Всё будет хорошо.
Она ведь здравомыслящий человек. Она должна понять. Всё понять. И потом они вместе посмеются над этим недоразумением. Ведь Новый год скоро! Праздники, волшебство, чёртово счастье, где это всё, мать вашу, где?
Окончательно всё рухнуло в начале восьмого утра воскресенья. Егор лежал на своей кровати, воспалёнными сухими глазами глядя в потолок. Уже не чувствуя, кажется, жуткого недосыпа, окончательно привыкнув к нему. Ощущая только горячее жжение, словно в глаза засыпали несколько килограммов песка разом, отчего хотелось вцепиться в них пальцами и растирать, пока не ослепнешь.
Спальня только-только начала заполняться серой дымкой, что говорило о наступившем утре. Значит, он пролежал вот так целую ночь. Снова. Тонкая полоска света из-за не до конца задёрнутых плотных штор падала куда-то в область живота. Вообще-то сначала она начала резать глаза, поэтому Егору пришлось сдвинуться с места, подняться чуть выше по кровати и отчётливо прочувствовать каждую свою затёкшую конечность. И усталость таких глобальных размеров, что становилось дурно.
Тошно.
Комнату вдруг озарила яркая вспышка, и слух уловил тихий звон, оповещающий о пришедшем сообщении. В груди что-то звякнуло, вторя внезапному уведомлению. Что-то, отдалённо напоминающее рваный, жалкий клочок голимой надежды.
Егор рывком поднялся с кровати, садясь на её край, потянувшись пальцами к телефону, что лежал на углу рабочего стола напротив, и приближая к лицу, чувствуя, как сердце лупит по рёбрам и лезет выше, к глотке, едва не выпрыгивая наружу. Проморгался и, прищурившись из-за слишком высокой яркости экрана, уставился в сообщение, всплывшее прямо под цифрами часов.