Но одна ниточка мысли всё же чётко проявилась среди вороха других.
– Я не слышал в пятницу, как она подошла к классу. И как убежала, тоже. Почему? Она ведь была на каблуках. Я должен был услышать.
– Потому что она сняла туфли, как только вышла из диско-зала, – ответила Диана, склонив голову вбок. Влажные пряди у лица начали мягко закручиваться. – У неё устали ноги, и она плюнула на всё и пошла без обуви.
Как всё, оказывается, просто на этом свете. Можно объяснить всё, что угодно. Но прежде – сломать себе голову, думая над миллионами предположений.
Он горько усмехнулся.
– Вот оно как. Ясно.
Рука потянулась к стакану с эспрессо. Повернув голову к окну, Егор отпил немного напитка, отмечая, что он тоже уже напрочь остывший. Виски потянуло головной болью, и Рембез прикрыл глаза, только сейчас понимая, что и они болели, принося дискомфорт. Недосып сказывался, и веки казались свинцовыми, а голова – ватной.
Нужен был сон. Как говорят? Утро вечера мудренее? А что делать, если у него каждая минута двух прошедших дней – один сплошной вечер, который никак не хотел заканчиваться?
За окном разорвался очередной салют, и тёмное небо осветил сноп зелёных огней и искр, которые тут же погасли, исчезая во мраке новогодней ночи. Егор уже даже не реагировал на эти хлопки. Просто лежал на кровати, раскинув руки в стороны, и тупо пялился в потолок. Уже не воспалёнными и уставшими глазами, как ещё три дня назад, но сон всё равно не шёл. То ли от этого чёртового бокала шампанского – Егора мучила бессонница после этого напитка практически всегда, – то ли потому что он прекрасно выспался прошлой ночью.
Родители настояли на том, чтобы он дождался с ними полуночи, и отказать Егор так и не смог, хоть желание забраться в кровать и подбивало его встать и уйти в свою комнату. Всё-таки это был первый Новый Год в этом городе. У семьи нашлось ещё не так много друзей здесь, чтобы заставлять родителей отмечать праздник в одиночестве. К тому же даже во все прошлые года Егор сначала дожидался с ними боя курантов и только потом уходил на какую-нибудь очередную пьянку, так что и в этот раз он твёрдо решил не игнорировать эту маленькую семейную традицию.
Поэтому покорно сидел на диване в гостиной и гипнотизировал взглядом электронные часы, что стояли на полке рядом с телевизором. С досадой отмечая, что цифры на маленьком экране менялись до невозможности медленно.
Ещё и в голове то и дело вспыхивали воспоминания, связанные с Мариной и этой комнатой. Точнее, с Мариной в этой комнате. Мозг, одну за другой, подкидывал в голову картинки и ощущения её губ или рук, и если с вечера пятницы его это мучило очень сильно, то сейчас, сидя в этой чёртовой гостиной, помнить было категорически невыносимо.
Помимо этого, Егор мог с уверенностью сказать: это был самый длинный вечер перед Новым годом в его жизни. И единственный вечер перед Новым годом, когда ему хотелось только одного: уйти в свою комнату и лечь спать.
И проснуться, желательно, сразу девятого января с утра, чтобы кинуться в школу и увидеть Гейден, привычно сидящую на их месте.
Наверное, в том, что сон никак не шёл, всё-таки было виновато шампанское.
Егор вздохнул, прикрывая глаза. В квартире было тихо: родители не стали мучить себя и преспокойненько уснули уже через час после боя курантов. Кстати, немало удивившись, что сын остался дома и никуда не пошёл.
Егор и сам не понимал, почему у него не было желания идти отмечать праздник с одноклассниками. Те сняли квартиру где-то недалеко от центра и уже, кажись, вовсю веселились. Наверное, всё дело в том, что Егору было просто не до веселья. Новогодняя ночь новогодней ночью, но он так ни разу и не поговорил с Мариной.
Вестей от Дианы тоже не было. Они списались тридцать первого днём. Лисовская сообщила, что у неё так и не получалось дозвониться до подруги, и поздравила с наступающим праздником. Егор поздравил взаимно и, не дожидаясь ответа, заблокировал телефон, борясь с желанием швырнуть его в окно. Вместо этого быстрым движением бросил его на кровать, и тот мягко приземлился на покрывало.
Марина молчала. Хотя вряд ли это можно было назвать обычным молчанием – она просто исчезла. Растворилась, пропала, будто и не собиралась никогда возвращаться больше. Неизвестно было абсолютно ничего: ни где она, ни что с ней происходит. После того единственного несчастного сообщения, которое получила Лисовская в воскресенье, повисла полная тишина.