Вот же невыносимая гордячка.
Егор напряжённо сжал зубы, громко выдыхая. Снова прикрывая веки. На мгновение. Но и его было достаточно, чтобы успокоиться. Привести мысли в порядок, подобрать нужные слова.
Потому что сейчас они были нужны ему как никогда.
– Слушай. Прости.
– За что? – усмехнулась.
– За вчерашнее.
– А что вчера было?
Ох, это напускное удивление. Во всей своей красе.
Он прищурил глаза, и его верхняя губа напряглась, обнажая ровный ряд зубов.
Господи, просто пусть она не строит из себя идиотку и не делает вид, будто не понимает, о чём он говорил. Потому что она понимала, чёрт её дери.
Стояла и смотрела. Повернув голову чуть вправо. Волосы, заведённые за ухо, открывали левую скулу. Взгляд обвёл напряжённую линию челюсти и вернулся к её глазам. В них горела самоуверенность. Настолько ярко, чисто-голубым пламенем, таким холодным и обжигающим одновременно.
– Я вчера, кажется, обидел тебя.
Марина насмешливо подняла брови, и раздражение забилось у Егора где-то в глотке. Он сухо сглотнул.
– Чепуха, – фыркнула она. – Я даже не заметила.
А голос такой спокойный. Словно бы её действительно никогда ничего не беспокоило.
Где твои вчерашние психи, а? Где твой вскинутый подбородок?
Егор уже хотел было снова сказать «прости» и уйти дальше, куда он направлялся, не заморачиваясь больше насчёт этой несносной девчонки и её задетых им чувств, как вдруг:
– Врёшь.
Он обомлел на секунду позже, чем из него вырвалось это слово.
А вот её, видимо, оно совсем не удивило. Даже наоборот – позабавило. С губ сорвался смешок, а брови в немой насмешке снова устремились вверх. Почти издевательски.
– Я тебя умоляю. Иди куда шел и не заморачивайся.
Голос уверенный. Даже не дрожит, как вчера. И именно сейчас Егор подумал, что, в принципе, нет смысла и дальше выискивать в ней намёк на то, что ей не плевать. Намёк, которого, видимо, просто не существует. Поэтому он пожал плечами.
– В общем, я хотел сказать, что я так не думаю.
Взгляд её, бродивший до этого по ступеням, внезапно вперился в него с таким напором и остервенением, что, если бы он был хоть чуточку материальным, Егора бы просто-напросто сбило с ног. Тонкий голос зазвенел от ярости.
– Нет, – брови сошлись у переносицы, хмурясь. – Именно так ты и думаешь!
О-па. Вот она – запретная территория, где ты начинаешь гореть эмоциями, да, Марина?
Нужно было всего лишь подобрать место, куда бить. Жать, чтобы заработал механизм. Шестерёнки вернулись в движение, пуская по венам её – яркую, горячую, липкую злость, что моментально вспыхнула, отразившись на миленьком личике.
Что случилось, Марина? Где твоё спокойствие? Где твоё «я даже не заметила, что ты меня вчера обидел»?
Кажется, девушка поняла, что вся её актёрская игра была напрасна, и смущённо закусила губу. Егор вновь заметил, как щёки окрашиваются румянцем. Практически ощущал эти импульсы жарких эмоций, что она источала. Усмехнулся. Брови в немой насмешке устремились вверх.
Однако её смущение очень быстро сменилось обратно, на злость, когда она, сощурив глаза так, что они стали просто двумя узкими щёлками, с силой треснула Егора по руке, отчего та взметнулась в воздух, освобождая девушке дорогу, чем она и воспользовалась – ускорила шаг, устремившись к следующему лестничному маршу. Пальцы коснулись перил, сжимаясь на холодном металле, совсем слегка подтягивая спешащее вверх тело, чтобы увеличить скорость передвижения.
От чего так бежала эта ненормальная? Неслась, как угорелая, ей-богу. Будто бы он только что стоял и самолично угрожал ей ножом или пистолетом, а не пытался всего лишь извиниться за вчерашнее случайное недоразумение. Не так понятое. Не так сказанное.
Чёрт возьми.
Что она здесь устроила? Не могла просто принять эти чёртовы извинения, и они бы разошлись, как в море корабли? Нет, нужно было разыгрывать целый спектакль перед ним, а ради чего?
Хер. Её. Знает.
Раздражение забушевало где-то в глотке, и Егор чётко ощутил, как запульсировало между висками. Стиснул зубы, наклоняя голову, находя девчонку взглядом. Мгновение – и с губ срывается неконтролируемый рык, приглушённый напряжёнными челюстями.
– Ты только и делаешь, что убегаешь, маленькая трусливая девчонка.
Подъездные стены разнесли эхо по всему помещению, уходящему высоко вверх, а когда последний этаж проглотил брошенные слова, наступила тишина. Настолько резанувшая по слуху, что стало не по себе. Марина остановилась: шаги прекратились.