Будто бы могла. Наивная.
Его ладони врезались в дверь на секунду позже, чем она схватилась за холодный металл ручки. Загоняя в ловушку. Сжал пальцами худые хрупкие плечи и волчком развернул к себе. Противится, протестует – вырывается. Дёргает плечами, и это даёт нужный эффект – он отпускает. Просто чтобы не тратить нервы на то, чтобы сейчас усмирять её брыкания.
А смотрит так, что из глаз искры сыплются. Мечет молнии, и Егор мог поклясться, что она уже несколько раз четвертовала его в своей голове.
– Отойди, – цедит этот кристальный яд, густо стекающий по горлу.
– Ты неправильно всё поняла, – он поднимает подбородок, смотря на неё сверху вниз. Не тот жест в такой ситуации, но это происходит на автомате, от бушующих эмоций, разрывающихся, пульсирующих в глотке.
Она отвечает идентично – вздёргивает свой. И злится. Так сильно злится. Так привлекательно злится, что хотелось закрыть её живой маленький рот прямо на этом месте, у этой чёртовой двери.
Он смотрит на этот рот, когда она быстро облизывает губы и говорит. Что-то говорит о том, насколько сильно ей наплевать и что она ничего понимать вообще не хочет.
И это так заводит его в один момент. Внезапно, совершенно не к месту, неожиданно. А потом он понимает, что слишком долго пялится на её губы, которые она старательно кривит, и возвращается к глазам. Ярко-горящим голубым глазам. И в них – вызов. Егор уже начал привыкать к нему, несмотря на то, что они знакомы всего ничего.
– Выслушай меня, чёрт возьми.
– Я не собираюсь ничего слушать, отойди! – кричит.
Голос такой звонкий, что бьёт по ушам, множа боль, которая пока ещё отдалённо липла к вискам, и Егор хмурится, прикрывая глаза и облизывая губы. Её истерика начинает давить.
– Это не я сказал, – голос спокойный.
Этот тон – сплошной обман. Внутри он весь горит. И злится, и хочет. Спокойствия и её.
– Я сказала. Мне. Наплевать, – с чёткой расстановкой.
– Не будь такой упёртой дурой, пожалуйста! – рычит.
– Перестану только после того, как ты превратишься из такой лицемерной сволочи в нормального человека.
И он понял, что у неё напрочь сбитое дыхание. Пухлые губы приоткрыты. Нижняя – прокусана, и её венчает маленькое красное пятнышко. И, кажется, оно рвёт тонкую натянутую ниточку внутри Егора, и его выдержка проваливается в бездну так быстро, что он даже не осознаёт. Не успевает понять. Принять.
Что это за чертовщина? Ах да. У него срывает крышу. Или как это назвать?
Никак, потому что в голове одна мысль: наклониться и поцеловать. Сейчас. И, кажется, он двинулся к ней. Иначе почему в её глазах разлился страх такого огромного размера?
Вжимается вся в эту стену. Надеется, наверное, что сможет пройти сквозь и убежит.
Поздно. Никуда ты не денешься.
И когда её холодное дыхание лёгкой плёнкой легло на его губы, он ощутил, насколько близко сейчас они друг к другу. И насколько он – к сумасшествию.
Чего ты боишься, Марина?
Марина.
Егор смотрел в её глаза, пробуя на кончике языка имя, которое прежде почти не пытался произносить. Окунаясь в этот напуганный омут с головой. Он тонул. Пожалуйста, кто-нибудь, заставьте его понять это. Потому что он сам не понимает.
Понимает только, что воздуха не хватает: он не дышит. Чтобы не спугнуть. Хотя куда сильнее? Она и так боится настолько, будто прямо перед её носом сейчас разворачивается конец света.
Марина едва заметно качает головой. В глазах – голая паника. И это так сильно въедается в него, в самую суть, в нутро. Так, что он больше не может соображать.
Будто до этого мог.
Что это за чёртово влечение? Откуда оно сейчас такой силы в нём?
А была ли разница? Никакой, потому что…
Его губы коснулись её губ. И что-то внутри него – Егор был уверен, что это сердце, – подскакивает в кульбите. Его почти трясёт, несмотря на то, что это было настолько эфемерно, настолько легко. Это даже нельзя было назвать касанием в полной мере. Что-то похожее, но такое далёкое. Настолько, что хотелось больше. Сильнее. Чувственнее. Хотелось кусать, облизывать, обсасывать, целовать её губы.
И она – слышит его мысли? – вдруг опускает ресницы. Осознанно, чёрт возьми, опускает, и подаётся на пару миллиметров вперёд – не больше. Большего и не нужно. И он захватывает её верхнюю губу, целуя.
Одно прикосновение. Максимально долгое. Длившееся, кажется, целую вечность, которая в один миг оборвалась.
Марина распахивает глаза. Видимо, осознала, что происходит. Осознала, и Егор был ей благодарен за это, потому что он ни черта не соображал уже давно.