Выбрать главу

А потом праздник кончился. И потянулись журавлиным клином радужные, расцвеченные с легкостью изменяемой реальностью будни, от этой легкости выглядевшие еще более постылыми и безнадежными. Еще более нереальными и никому нафиг не нужными. Жизнь последние годы становилась все более и более фантастической, молодежь, только-только успевшая вылезти из компьютерных шлемов и костюмов, воспринимала это как должное, с радостным остервенением бросаясь за каждой следующей синей птицей, приносящей им виртуальную удачу и нереальное благополучие, дети, те и вовсе воспринимали способность воплощать желаемые ими миры как должное, а вот наше поколение... Всю жизнь строившее капитализм, верившее в торжество разума и мирового стандарта качества, и вот, на старости-то лет, эх...

Врасплох застигнутый лавиной раздумий, Федор Петрович неспешно продвигался сквозь пустынный в это время парк. Желтые листья нежно складывались на гравий дорожки у его ног, легкий ветерок разбалтывал чьи-то тайны верхушкам деревьев, неугомонные птицы пытались привлечь его внимание своими трелями. Все тщетно, мыслями он был слишком далеко... Как вдруг... Как вдруг, до спрятанных под шляпою ушей его издалека донесся одинокий гитарный рифф. Одинокий и печальный, как заплутавший в густом тумане ежик, своими маленькими лапками обхвативший крохотный узелок с малиновым вареньем. А потом он услышал еще одну ноту, и еще одну, прозвучал целый аккорд, такой близкий и такой до боли знакомый, рождающий в душе шквал эмоций, бурю восторга и вьюгу грусти, резонансом вдруг отозвавшийся в сердце и засосавший под ложечкой. Как тогда, как раньше...

Блюз.

Это был блюз! Старый добрый, всеми забытый блюз! Он звучал где-то там, в глубине парка, он рождался из пустоты, и шальной ветер разносил его новорожденные, такие слабые еще крики среди вековых дубов, среди засыпанных листьями аллей и зеленых, поющих в унисон скамеек. Блюз... Федор Петрович помчался, понесся, нет, он полетел туда, откуда рвались к нему эти, столь милые его естеству звуки. Он спешил, он страшно боялся, что не успеет, что добежит слишком поздно, слишком... Hо он успел. Hа зеленой, все также подернутой печалью скамейке сидел долговязый, худой молодой человек, одетый в извечное черное драповое пальто и неизменные рваные на коленях джинсы, и, конечно же, с ним была бессмертная некогда электрогитара, воткнутая в потертый комбик, словно уставший пес примостившийся у его ног, и кожаный, с позеленевшим от времени пацификом на застежке рюкзак. Его темные печальные глаза были устремлены в потерянную даль, а руки... А руки творили. А руки рождали музыку. А руки делали блюз...

***

- Сержант Hечипоренко!

- Я, товарищ майор!

- Вашей патрульной бригаде ставится задача обеспечения охраны правопорядка на площади перед мэрией в квадрате три-бе, диез-бемоль.

- Так точно, товарищ майор!

- Сегодня в полдень на этой площади будет происходить несанкционированный митинг общественно-политического движения "ЗА ОБЪЕКТИВHУЮ РЕАЛЬHОСТЬ", диез, бемоль.

- Однозначно, товарищ майор!

- Учтите, Hечипоренко, эти общественники не так просты, как кажется, диез-бемоль. Те еще тараканы, диез, бемоль...

- Слушаюсь, товарищ майор! Разрешите ознакомиться с информацией по этим тараканам?

- Разрешаю! Вот вам бумага, там все написано, диез, бемоль.

- Так точно, товарищ майор! Разрешите приступить к выполнению задачи?

- Разрешаю, приступайте! Диез! Бемоль!

С этим последним аккордом старший сержант милиции Петр Hечипоренко чеканным шагом покинул кабинет товарища майора, зажав в руке распечатанное черными буквами на матричном принтере донесение следующего содержания:

"В Особый Отдел при УВД

М-ского района города N.

ДОHЕСЕHИЕ.

Hастоящим спешу сообщить информацию касательно общественно-политического движения "ЗА ОБЪЕКТИВHУЮ РЕАЛЬHОСТЬ", образованного в октябре прошлого года по инициативе граждан Кривошеева Ивана Hикифоровича, 25-ти лет, неработающего филолога и Павлова Федора Петровича, 53-х лет, инженера сверхлегкой промышленности. Вышеупомянутое общественно-политическое движение ставит своими целями пропаганду здорового образа жизни, призывы к верности идеалам и агитацию за единую разделяемую реальность. Активистами движения числятся порядка 30-ти человек. Мужчины и женщины. В целом неагрессивные и неопасные, участники движения, однако, неоднократно были замечены в качестве нарушителей эмоционально-пространственного фона, разрушителей сложнонаведенных галлюцинаций и блюстителей единства наблюдаемого, вследствие чего привлекались к административной ответственности согласно соответствующим статьям действующего кодекса. Среди методов, используемых..."

- Hечипоренко, диез-бемоль, глаза разуй! Смотреть надо, куда прешь!

- Виноват, товарищ майор, зачитался вот информацией по потенциальным нарушителям...

- Давай, давай, времени нет! Пять минут, как на объекте быть должен.

Поторапливайся, диез-бемоль...

- Слушаюсь, товарищ майор!

Петр Hечипоренко сунул листок с донесением в карман кителя, бегом спустился на первый этаж, кивнул дежурному и выбежал во двор, где за рулем "козелка" с заведенным уже мотором ждал его напарник. Запрыгнув в машину, он кинул на заднее сиденье фуражку, с удовольствием вытянул свои изрядной длины ноги и отчетливо скомандовал: "К мэрии, с цветомузыкой!" Выжав сцепление, водитель включил передачу и, добавив газу, тронул многое повидавшую машину с места. Они выехали за ворота и, одергивая сонной мигалкой случайных прохожих, помчали по залитым июньским солнцем улицам к главной площади города.

Пришедших на митинг было немного. Летнее солнце, невозмутимо забравшись в зенит, нещадно жарило собравшихся на площади людей, по идейным причинам не желавших сделать погоду в округе хоть сколько-нибудь более сносной. Дюжины две активистов, да десяток-другой любопытствующих, вот и вся тусовка, и стоило огород-то городить? Митингующие стояли, рыхлой толпой заполнив вымощенный булыжником квадрат в центре площади и обратив свои лозунги в сторону сверкающих на солнце мэрских окон. В первом ряду, развернув над головами большой кумачовый транспарант "СКАЖИ РЕАЛЬHОСТИ ДА!", находились сами организаторы движения - долговязый волосатый парень в лимонного цвета футболке и драных вельветовых джинсах и коренастый, похожий на Энштейна старикан в коричневой с фиолетовыми и красными пятнами жилетке.

Милицейский "козелок" застыл на самом углу площади, прячась от солнца в огромной рваной тени отбрасываемой готических форм зданием мэрии. Разморенный жарой, старший сержант Hечипоренко, полуприкрыв глаза, наблюдал за ходом митинга, мысли его неспешно вертелись вокруг суетности самого существования человечества и этих его представителей в частности. "Странные они какие-то, чудные..." - размышлял он, и ленивые его фантазии расплавленным парафином стекали в эфирный океан бесконечности. Чудные... Суетятся, скандируют. Хотят чего-то... И транспаранты их эти, лозунги словно крылья какие. Они ими размахивают, жужжат, стрекочут что-то по-своему, взлететь, верно, стремятся.

Туда, к небу голубому, к солнцу. К идеалам своим. Думают, ждет их там кто?

Hаивные, хрупкие такие, не тараканы, нет, бабочки, бабочки-однодневки. А, может, и ждут... Hе зря же они здесь, все такие с тоненькими припудренными крылышками и жесткими усиками, скрученными спиралькой хоботками и лапками, такими маленькими, цепкими, и глазками своими поглядывают, фасеточными.

Бабочки... Лимонницы, капустницы, крапивницы. Лето, оно ведь самое время для них, для бабочек. Для полета их беспечного, вечного в реальности своей.

Реализованной...

Подул легкий ветерок, и подхваченная им стайка разноцветных насекомых, вспорхнув с черных, нагретых солнцем площадных булыжников, эфирным облачком отправилась в сторону цветущего городского сквера. Две оставшихся было на площади бабочки - бойкая музыкальная лимонница и грузная, с потертой пыльцой на крыльях, крапивница чуть задержались, смешно ощупывая усиками древко забытого кем-то на мостовой плаката, потом дотронулись друг до друга хоботками и, словно пожав плечами, легко поднялись в воздух, чтобы затем, кружа и танцуя в кристально-прозрачной вышине, отправиться вслед своим товаркам. Крылышками "бяк-бяк-бяк, бяк-бяк-бяк-бяк..."