Бурные аплодисменты. Потом вышли другие львы, прыгали через горящие шины, ходили по канату, сидели на корточках на табуретках и держали в лапах бело-голубые флаги… Потом вышло еще больше львов… Еще больше горящих шин… канат… табуретка… маленькие бело-голубые флаги. Все это вместе длилось более шести часов, но уже после четырех часов была заметна усталость зрителей, а некоторые из присутствовавших детей бросали апельсиновой кожурой в львов, шины и канат.
На следующий вечер число посетителей резко снизилось. В отличие от вполне респектабельного числа в 20 000 на премьерном открытии, на второй вечер пришло лишь 1412 зрителей, на третий — только 407, на четвертый — 18, на пятый — 7 (включая 4 полицейских). Доходы были далеки от того, чтобы покрыть издержки.
Иегуда Шульцбаум, импресарио, находился в неприятном положении. Конечно, его договоры должны были охватить еще двадцать вечеров, но он же должен был оплачивать укротителям счета из отеля. Вдобавок укротители выражали недовольство, потому что их надежды разбогатеть в Индии таяли, да и львы были разочарованы, поскольку не получали достаточно еды. На шестой день им подали всего 3 верблюдов и 9 ослов, на седьмой — только 6 ослов, что для 83 львов было определенно мало. Голодные бестии ужасно выли, что заметно тревожило постояльцев отеля.
На одиннадцатый день руководство отеля "Шератон" известило импресарио Шульцбаума, что львы вместо со своими укротителями должны съехать, если накопившиеся счета не будут оплачены в течение 48 часов. Шульцбаум, человек не ленивый, счел эти предложения шантажом и проигнорировал их. На следующий день львы были выпущены, они собирались небольшими группами и появлялись всегда там, где их меньше всего ждали.
Когда сенатор Альфонс Гольдштейн, председатель Объединенного еврейского комитета по Уругваю, пал их жертвой, будучи с аппетитом сожран, население охватил настоящий ужас, а пресса потребовала вмешательства полиции. Полиция пояснила, что она со всеми этими делами — которые не соответствуют утвержденному графику финансирования — ничего общего не имеет, и, кроме того, бюджет охоты на львов еще не утвержден. Также и Министерство по иностранному туризму, взвесив все аспекты организованной охоты на крупных диких хищников, не пришло к практическому результату.
После исчезновения импресарио Шульцбаума службы швейцарского консульства дали понять, что следует позаботиться об эвакуации львов, поскольку они представляют опасность для жизни находящихся в Израиле швейцарских граждан. Возражение, что число встреченных львов возможно будет незначительным, швейцарской посланник гневно отверг. Безответным осталось и обращение, направленное правительству Соединенных Штатов, о технической помощи согласно пункту 4 программы помощи развивающимся странам.
Между тем, львы продолжали свою работу. В Герцлии они проглотили в течение одного дня 32 человека и тем нанесли серьезный ущерб репутации этого края как курортного и оздоровительного центра. Укротители, в свою очередь, занялись набегами на банки и уличным разбоем. Три недели спустя страна выглядела запущенной и разгромленной львами. Один из них угнездился в здании Центрального совета профсоюзов и жрал там по одному служащему в день, правда, потерь никто не замечал. Только когда человек, которому вменялось в обязанности приготовление чая, вдруг перестал приходить, стало ясно, что в доме поселились львы. Армии было поручено защитить здания правительства и партийные центры колючей проволокой. Шульцбаум находился в это время на Ривьере, откуда позванивал в министерство финансов и рекомендовал включить стоимость вывоза львов в особый налог на сигареты.
Наконец правительству удалось убедить ЮНЕСКО, что в смысле международных конвенций по предотвращению массового геноцида в ее компетенцию входит и эвакуация львов. Вслед за этим появился корабль, присланный ЮНЕСКО под шведским флагом, которому удалось определить местоположение 21 льва. Остальные либо перемерли с голоду, либо осели в пустыне Негев. Из укротителей выжило всего пять, которые периодически вступали в перестрелки с полицией. Они протестовали против враждебного отношения властей, а с другой стороны разъясняли, что их львы в восторге от вкуса израильской публики.
Скажи "Шалом"
Все началось с того, что моя дочка Ренана (как известно, наша младшенькая) с услужливой поспешностью пододвинула мне стул, едва я подошел к столу. Затем мой второй сын, Амир, поинтересовался, не хотел ли бы я, чтобы он помыл мою машину. И, наконец, самая лучшая из всех жен огорошила меня заявлением, что в молодые годы я написал пару действительно неплохих рассказов.
— Зря стараетесь, — сказал я. — Вы не получите попугая.
Корень зла был в том, что наш сосед Феликс Зелиг не так давно завел у себя дома попугая, чем привел в восторг всю мою семью. Будто бы он мог говорить на нескольких языках и смеяться — этаким булькающим смехом, как граф Дракула, это так смешно, папочка, — и мог даже правильно произносить звук "ррр". Как настоящий будильник…
— Это настоящий будильник, — сказал с поклоном Феликс Зелиг, когда встретил меня пару дней спустя с черными от бессонных ночей кругами вокруг глаз. — Вы бы не хотели его купить?
Я не хотел. Зачем мне покупать попугая у Феликса Зелига, если мне и держать-то его дома негде? Но уже на следующий день, выдержав настоящую фронтальную атаку всех моих близких, я посетил зоомагазин Злобника и приобрел великолепный экземпляр с серо-зеленым оперением.
— Только одно условие, — предупредил я старого Злобника. — Скотина может говорить, сколько ей вздумается — но горе ей, если громко. Мне не нужно дома никакой аварийной сигнализации.
Злобник дал честное слово, что наш попугай ведет себя, как человек, и говорит крайне редко.
— Эти серые африканцы — самые умные из них всех, — заверил он. — Недавно, знаете ли, один мой знакомый полицейский рассказал мне такую историю. Звонит у него на службе телефон, он снимает трубку и звонящий сообщает, что к нему в комнату зашла большая кошка. Мой знакомый отвечает: "Ну и что? Это же не повод, чтобы звонить в полицию". А голос отвечает: "Для кого как. Это попугай звонит". Здорово, правда?
После того, как Злобник закончил смеяться, он дал мне еще один совет по уходу за попугаями. Попугай, подчеркнул он, из тех существ, кому очень нужен контакт с человеком и который очень изнежен. Потому мне следует сначала его приучить сидеть на моем пальце и только после этого начинать уроки языка. Каждый успех должен вознаграждаться ядрышком арахиса, посоветовал Злобник.
— Но следите, чтобы он со своим клювом к вам не слишком близко приближался, этот маленький обжора, — заключил он дружески.
Термин "маленький обжора" заставил меня задуматься.
Вообще-то я хотел иметь маленькую обжору, но между мужской и женской особью попугая, по-видимому, разницы особой нет, во всяком случае, явно различимой.
Попугай показал себя вполне скромной и гордой птицей, которая не размножается в неволе, да, вероятно, также и на свободе. Он прирожденный холостяк и не знает иной страсти, кроме разговоров. В этом он сродни политикам.
— Давайте, я займусь его воспитанием, — предложил мой сын Амир. — Самое позднее, через неделю он будет встречать каждого гостя громким "шалом", уж положитесь на меня.
Прямо на следующий день и засел Амир перед клеткой, засунул туда палец и начал первую лекцию: "Скажи: шалом! Скажи: шалом! Скажи: шалом! Скажи: шалом!.." Недостаток места не позволяет мне привести тут полный текст урока. Во всяком случае, по его результатам весь запас орехов был съеден Амиром. Попугай пучился на него своими стеклянными глазами, не проронив ни звука, как золотая рыбка из магазина Злобника, и пребывал в таком состоянии все время занятий. Наши гости не слышали от него ни "шалом", ни чего-либо иного.