Анна Оранская
Скажи смерти «Да»
… — Да, да, милая, не останавливайся…
Такое ощущение, словно меня нет — я вся там, внизу, где сейчас стараются надо мной ее губы, и язык, и пальцы. И каждый контакт с ними — как мучительно-сладкое прикосновение бормашины к обнаженному нерву. А каждый миг затишья — томительная пауза между пытками, заставляющая молить о том, чтобы это поскорее началось снова, чтобы не остановилось в ожидании сжавшееся сердце, чтобы все снова началось и никогда не кончалось.
Кажется, что вокруг нас ничего нет. Я не слышу, как булькает под нами водяная кровать, не помню, что сейчас снимают происходящее хитроумно установленные по моей идее камеры; не вижу светловолосой головы там и не знаю, есть ли она вообще — сейчас это не имеет значения, сейчас только я здесь.
Жарко там и влажно, и волны бегут по всему телу, вырывая стоны и горячечный шепот, провоцируя судороги и приступы дрожи. Кажется, вся вселенная сжалась до размеров находящейся между ног вертикальной полоски — и теперь под воздействием жара она набухает и растет. И темно в глазах, и трудно дышать, и голова кружится, а движения там, внизу, все набирают темп, и гремит наконец финальный взрыв, раскалывающий вселенную и меня на кусочки, скрывающиеся в безграничном черном космосе…
А когда наконец открываю глаза, чувствую себя словно только что склеенной из тех самых разлетевшихся от взрыва кусочков, соединившихся потом в одно целое, повинуясь силе притяжения моего “я”, сложившихся точно и четко в неповторимый причудливый узор по имени Оливия Лански. Чуть приподнимаясь на локте, смотрю в счастливые полусонные серые глаза, уже закрывающиеся от испытанных ощущений и усталости, на красивое лицо, блестящее от мелких капелек пота и моих выделений, на обмякшее крупное тело, которому я сегодня тоже несколько раз дарила оргазм. Она кивает благодарно, когда я доползаю до столика и возвращаюсь к ней со стаканом сока, — и отключается прямо на глазах.
Господи, как долго это сегодня было! Точнее, начали-то вчера, еще двенадцати не было, а закончили сегодня. Ужин, плавно переходящий в завтрак. С трудом добираюсь до ванной, кажется, вот-вот прямо на ходу растаю, сползу на ковер и усну моментально. Но пить хочется, стоит перед глазами бокал с холодной минералкой — и после душа нахожу-таки в себе силы выйти из комнаты. Я медленно иду по коридору, думая о том, что предстоит спуститься на первый этаж и дойти до кухни — расстояние немаленькое. И тут звонок раздается, телефонный звонок посреди ночи, и, хотя он еле-еле слышен здесь, в коридоре, я его слышу — потому что давно уже подсознательно жду, что позвонит тот, кто мне так нужен и кого нет сейчас со мной и, возможно, не будет уже никогда.
Подхватываю в гостиной радиотелефон, но звонки уже смолкли, а гудка нет, тишина на линии. Значит, факс — и до кабинета дохожу уверенней, забыв на какое-то время о собственной измотанности и о желании спать. И точно: когда включаю свет, вижу издалека, что листок бумаги торчит из темно-серого аппарата. Только вот подходить к нему почему-то не хочется: я уже почему-то понимаю, что хороших новостей это послание мне не принесло.
Приблизившись к факсу, я убеждаюсь в своей правоте. На белом листе — одна строчка с набранными на компьютере цифрами: пятьдесят миллионов…
Сон ушел уже окончательно вместе с легкостью, радостью и всеми эмоциями, которыми переполнено было сознание. Несмотря на всю краткость послания, я прекрасно понимаю, что оно означает. Все вскрылось, тому, кто послал факс, доподлинно известно, кто я на самом деле такая, и что я в своей жизни сделала, и откуда у меня особняк в престижнейшем районе Лос-Анджелеса и пост совладельца новой голливудской киностудии. Прятаться мне некуда, коль нашли мой отсутствующий в телефонных справочниках номер, люди мной занялись серьезные, пятьдесят миллионов долларов мне не предлагают — их с меня хотят получить и, пока не получат денег, в покое не оставят. А если не получат…
Вот так, на листке всего восемь цифр и ни одного слова, а за каждой цифрой скрывается минимум по одному сообщению. Верчу его в руках, чувствуя, что после жаркой, страстной постели попала под безжалостный ледяной дождь. Я признаюсь себе: была мысль, что нечто подобное может произойти, было ощущение, что сжимается вокруг меня невидимое кольцо, — но такого не ожидала.
Ладно, все понятно. Комкаю листок в руке, плотно сжимая кулак, а когда раскрываю его снова, кусочек бумажки на ладони лежит маленький и безобидный на вид, но страшный по содержанию. Я, конечно, не одноногий Джон Сильвер, и послание мне отправили не пираты, но факс этот — черная метка. Улыбаюсь, представив себя прыгающей на костылях по острову сокровищ, но улыбка выходит неестественная: было бы смешно, если бы не было так грустно. Резко бросаю скомканную бумажку в корзину для бумаг и даже не радуюсь точному попаданию, достойному Шакила О’Нила или Майкла Джордана. И иду в душ, повторяя про себя: “Белый факс — черная метка, белый факс — черная метка…”