“А что тебе даст эта передышка?” — интересуюсь у себя самой. Ну напьешься сегодня, нанюхаешься — завтра будешь полдня приходить в себя и чувствовать себя еще тяжелее, потому что ожидание смерти хуже самой смерти. И будешь с нетерпением и страхом ждать нового послания и одновременно молить, чтобы оно пришло поскорее или не приходило вовсе. Так что ехать надо — а значит, эта порция последняя, ну хорошо — предпоследняя.
Вышло не совсем так, конечно: еще две порции понадобились, чтобы обрести возможность мыслить более-менее четко, потому что надо было все по полочкам разложить, по крайней мере, насколько это возможно. Игра ведь уже хреновая пошла, на встрече идти придется как по канату, и стоит только оступиться… Они ведь уверены, что я оступлюсь, что своим факсом вывели меня из равновесия, что мне по шоссе широченному ровно не пройти теперь, не то что по узкой веревке.
Что ж, удар и вправду был сильный. И я теперь — как это у боксеров называется, мне еще Кореец объяснял? — несостоявшийся русский Тайсон, сменивший ринг на куда более опасные улицы. Вот, я теперь в состоянии “грогги”, так, кажется: это когда после пропущенного удара ведет и шатает из стороны в сторону, и все плывет в голове. Танк с перебитой гусеницей, а не человек — или слепой, которого смеха ради раскрутили как следует и оставили.
Ладно, чего сейчас гадать, как они это узнали? Другое важно — чем мне грозит их открытие? Только тем, что у них появилось лишнее доказательство: они знают, что у меня был повод мстить Кронину. Это — во-первых, а во-вторых, у них теперь есть возможность контролировать меня, угрожая моим родителям. Я ж не лохиня, понимаю, при чем тут “привет от мамы с папой” — это ж на самом деле фраза “рыпнешься — завалим их”. И убьют — не поможет то, что отец — генерал милиции. Если уж прекрасно охраняемых банкиров убивают — помню, начиталась и насмотрелась всякой чернухи, пока была в Москве, — то убить разъезжающего на служебной “Волге” с водителем генерала — им раз плюнуть.
Неплохо придумали — хотя родители мне давно чужие и давно забытые люди, подставлять их под удар я, естественно, не могу. Интересно, что бы они сказали, узнав, что я заплатила за то, чтобы отвести невидимую угрозу их жизням, пятьдесят миллионов долларов США, — они, у которых вряд ли пять-то тысяч долларов отложено на черный день? И глупо сейчас жалеть о давно ушедших временах, когда угрожать родственникам было “в падлу” и наказывалось сурово “по понятиям” — кончились все понятия, и легко убивают детей и жен, а то, что эти ради пятидесяти миллионов пойдут на все, сомнений нет.
Сижу в полной темноте перед огромным окном и улыбаюсь мысли о том, что огонек моей сигары может показаться кому-то сигналом. Только вот никто его не увидит и никто на него не откликнется. Значит, выберусь сама — что-то сделать я все равно должна, и мне кажется, я знаю что…
— Олли, это Джим. Я вас не разбудил?
Разбудил, но то неважно, потому что я жутко рада его звонку, и неважно, что легла в пять, а сейчас, судя по тому, что, как только взяла трубку, тут же запел будильник, ровно десять. Оперативно он откликнулся на мой ночной разговор с автоответчиком в его офисе.
— Нет, Джим, не разбудили. Мне срочно нужно с вами встретиться — по поводу того, о чем мы говорили в последний раз. Вы могли бы приехать в двенадцать в то место, где мы встречались позавчера? Это очень срочно и очень важно…
Черт, он колеблется, кажется. Ну не орать же мне сейчас в трубку, что больше обратиться мне не к кому, что он единственный, кто может мне помочь — хотя я, признаться, совсем не уверена в этом. Потому что моя просьба может его шокировать, как минимум, а как максимум, заставить его сообщить обо мне в, так сказать, компетентные органы.
…Как чувствовала — он точно в шоке.
— Что вы сказали, Олли? Повторите, пожалуйста…
Я даже оглядываюсь быстро — не привлекаем ли мы ненужного внимания? Нет, охрана вроде сидит себе спокойно за столом, едят свой ланч в привычной манере: двое едят, а один как бы наготове, а потом поменяются. Наверное, они жребий кидают: кому есть первым, а кому потом — остывшее.
— Я начну сначала, Джим, — полагаясь на конфиденциальность нашей беседы. Вы были полностью правы — те люди, за которыми вы следили, представляют для меня очень серьезную угрозу, очень-очень серьезную. Но я не могу обратиться в полицию или ФБР — потому что эти люди могут в ответ предоставить полиции правдоподобно выглядящие сведения, способные навсегда подорвать мою репутацию и закончить мою карьеру. Еще эти люди могут убить моих родителей, которым полиция не поможет, потому что они живут не в Америке. В связи с этим я готова вам заплатить пятьдесят тысяч долларов, если вы сведете меня с людьми той же профессии, но совсем из другого лагеря. Понимаете? С итальянцами, пуэрториканцами, китайцами — неважно. Важно, чтобы это были надежные люди, способные мне помочь соответствующим образом.