Он так поражен тем, что я его прошу и произношу бесконечные “пожалуйста”, что даже не слышу ожидаемого “че там думать — бабки гони”. Кивает неуверенно — такая резкая смена поведения и разговора в целом кого хочешь выбьет из колеи — и дает номер. И молча смотрит, когда я ухожу — не понимая, что я просто взяла паузу, чтобы обезопасить себя на время от его действий и чтобы предпринять кое-что самой…
А поздно вечером, в десять тридцать, следуя полученным от Ханли указаниям, вхожу в ревущий зал дискотеки. Заведение солидное и публика соответствующая — и такая толпа тут, что вряд ли тот, кто знает меня только по описанию, легко меня отыщет. Но Ханли больше ничего не сказал — адрес дискотеки, время, когда я там должна быть, и что должна быть там одна. Последнее было сложней всего: охране мои встречи с Ленчиком и компанией явно не нравятся, беспокоятся ребятки, и шеф их наверняка взвинчен, когда передают ему, с кем я встречалась.
Но, кажется, мое внезапное пожелание съездить вечером отдохнуть им показалось естественным — я вообще весь день после разговора была вся из себя цветущая, и улыбалась беспрестанно, словно получила самое радостное известие, так что, услышав про дискотеку, они не удивились. Тем более что просьбу оставаться на улице услышали, уже когда мы подъехали, — и она нормально прозвучала. Они ведь тоже понимают, как я буду смотреться там в их окружении, — и согласились потолочься у входа. Впрочем, отказаться они и не могли, наверное, — хотя, черт его знает, может, стали бы утверждать, что коль скоро отвечают за мою безопасность, то им виднее, как ее обеспечивать. Но в любом случае мы договорились.
Удачный сегодня день: пока все удается. Обидно, что так поздно пришла в голову мысль перекупить Ленчика, но ведь он мог и не перекупиться, он вполне может рассчитывать на то, что вес его после сделанной работы возрастет. К тому же, такая падаль, как он, вполне может придумать, как забрать себе все бабки, — киллеров, скорей всего прилетевших с тюменцем, давно нет, убрать одного тюменца ничего не стоит, и, в итоге, все это свалить на меня, предварительно меня кончив. Да, мысль, и не самая приятная.
И хвалю себя за то, как держалась — ошибалась, конечно, когда говорила с ним слишком резко и пыталась взывать к его совести, но в конце сыграла верно. Не слишком убедительно прозвучали мои тихие, вежливые просьбы после категоричных, жестких заявлений, но он поверил, решив, что я купилась на версию о заложнике — Корейце. И пусть верит — где неделя, там и десять дней, но, если оперативно отреагировавший на мою просьбу Ханли направил меня к тому, кто мне нужен, то недели вполне достаточно. Если…
Музыка ревет, цветные пятна бегают по полу, стенам и потолку, выхватывая лица, высвечивая их так, словно они принадлежат ожившим мертвецам. Прямо-таки очередная серия “Восставших из ада”. Когда-то и мы с Корейцем ездили в дискотеки, но сейчас мне не до танцев, я здесь по делу. Сажусь на табурет у стойки бара, заказываю давно не пробованную текилу и закуриваю тоненькую сигарку, заглушая доносящийся до меня сладковатый запах травки.
Да, давненько я в таких заведениях не бывала — а здесь совсем неплохо, куда лучше чем безвылазно торчать на втором этаже собственного дома. В раздираемой цветными лучами темноте тускло мерцает стойка, поблескивая гранями разнокалиберных бутылок, переливаясь разноцветными жидкостями. Бар похож на аптекарскую лавку, и на каждой бутылке можно написать — “от грусти”, “от несчастной любви”, “от разочарования”, “от одиночества”. А мой любимый “Джек Дэниэлз” был бы склянкой с ядом, особенно если бы белые буквы на траурно-черном фоне заменить на скрещенные кости и череп.
— Привет, бэби, — плюхается на соседнюю табуретку здоровенный негр. — Скучаешь?
— Я в порядке, — отвечаю ему принятой здесь фразой, не грубой внешне, но намекающей на то, чтобы он отвалил.
— Потанцуем, может?
— Нет, я в порядке.
Отворачиваюсь, заказываю еще одну текилу, опрокидываю ее залпом, бросая взгляд на часы: тридцать пять минут уже сижу здесь. Надеюсь, человек, который должен был появиться, все же появится. Ханли должен был меня описать и сказать, что я ношу кожаные вещи — а на мне как раз брюки и тонкая куртка, полушубок оставила в машине. Думала надеть платье, но надо же соответствовать дискотеке.
— Нет, ты не в порядке, бэби. Ты грустная что-то. Проблемы? Плюнь на них, потанцуем. А хочешь дерьма?
— Дерьма? — переспрашиваю недоуменно. Он, кстати, ничего, этот негр — высокий, спортивный, и лицо приятное. Я на них раньше никогда не обращала внимания, только на боксеров разве, к которым волей-неволей присматривалась. В Москве негров не любят, кажется, больше, чем здесь, они там люди второго сорта, и, когда я маленькая была, замечала, что появление на улице негра вызывало оживление, бабки всякие на него смотрели, выпучив глаза, а если дело зимой происходило и негр был в шапке и пальто, тут уж начинались громкие констатации того очевидного факта, что тут ему совсем не Африка. Я к ним, правда, всегда относилась спокойно, мне не нравилось только, что у них ладони розовые, и почему-то казалось, что член тоже такой вот розоватый, как бы стертый от частого использования.