Жофика ничего не ответила. Швейцар отошел. Ну и глупая же родственница у этого Халлера! Здоровая такая девка, с ровесницами ее поговоришь – те совсем как взрослые, а эта точно язык проглотила. Двадцать пять минут пятого. Скоро ему сменяться. Слава богу, и эти уже уходят. Ишь, целый воз проспектов да путеводителей тащат. Директор тоже с ними. Радуется, наверное, что удалось поймать Халлера, который чуть было не улизнул со своим толстым портфелем.
Где же малышка-то? Теперь могла бы проскользнуть наверх, к крестному.
– Послушай-ка, иди сюда! Чего ты дичишься? Не бойся, не съедят тебя болгары!
Вот так раз, оказывается, не хочет идти наверх. Будто не она к Халлеру пришла. Нет, поползла все-таки. Другой ребенок побежал бы, как шальной, а эта вон едва ноги передвигает и все оглядывается, точно ждет кого.
"Отсюда до школы десять минут ходьбы, – думала Жофика, – а если бегом или на автобусе, то до дома номер девять на площади Апацаи Чери можно добраться за пять минут. Куль-шапки нет. Иностранцы ушли. Времени у нее совсем мало. Она должна спешить, а ноги не слушаются. Что она скажет крестному? Никто, никто не хочет помочь ей. Марианна не вернулась. Куль-шапка подвел".
Дверь комнаты, где находился дядя Калман, была приоткрыта, и Жофика решила не стучаться. Дядя Калман мыл руки. Портфель лежал тут же, на письменном столе. Жофика ожидала увидеть дядю Калмана в туристской одежде, в башмаках на толстой подошве. Это, конечно, смешно, не мог же он уйти из дому в таком виде, да и здесь, на службе, неудобно было бы сидеть в коротких брюках. Дядя Пишта прав, она бывает очень глупа.
Увидев ее в зеркале над умывальником, дядя Калман в недоумении повернулся.
Что, если просто взять и сказать правду? Дескать, умоляю вас, дядечка, пожалуйста, не удирайте, ведь из этого ничего хорошего не выйдет. Но она поклялась Доре на золотом ангеле, что будет молчать. И потом, Жофи хорошо знала, что редко кто из взрослых может стерпеть, когда им говорят правду в глаза. Лучше что-нибудь наврать. Но что? У нее это никогда не получается. Зачем, по какому делу она сюда пришла? Ни по какому. Сказать разве, что она забрела сюда просто так?
– Я пришла вместо Марианны, – сказала Жофика.
Дядя Калман наконец вытер руки.
– Разве они все же приехали?
Жофи почувствовала, что дядя Калман вовсе не рад, что именно сейчас заговорили о Марианне. Наверное, он решил, что отряд неожиданно прибыл. Но ведь она ни единым словом не заикнулась об этом.
– Вы еще домой не идете?
– Я скоро. Как только освобожусь, приду. Я же сказал тете Като, что в пять часов у меня совещание.
Марианна тоже иногда так врала, что Жофи просто застывала от удивления. Однажды она заявила, что у нее уже было двое детей, которые умерли, как только родились. "Что это ты мелешь?" – возмутилась тогда Дора, а Марианна, накручивая на палец локон, продолжала спокойно глядеть себе под ноги. Значит, лгать она выучилась у дяди Калмана.
– Ступай, Жофика, домой, не жди меня! Я сейчас отправлюсь в крепость-музей, совещание будет проходить там.
Если бы тут была Дора! Она никогда не боялась всем говорить правду в глаза, даже там, в магазине, где они покупали вафли. Дора непременно придумала бы что-нибудь умное, и дядя Калман наконец понял бы, что он должен, должен остаться. И Марианна, конечно, нашла бы, как повлиять на дядю Калмана. Как-никак, он ее родной отец. А вот она, Жофика, не знает что делать. И Куль-шапка подвел. Сегодня весь день одни огорчения. Уже с утра дядя Пишта побил ее и заставил идти в поликлинику, а тут еще дядя Калман.
Теперь настала минута, о которой Жофика с ужасом Думала с самого четверга. Вот она тут стоит перед дядей Калманом и слушает его басни про какое-то совещание, ведь она отлично знает, куда он собирается и почему хочет отделаться от нее. Но она должна делать вид, будто верит ему. А если так, значит, нужно уйти, значит, она напрасно приходила и ничем не смогла помочь Доре и Марианне! Недаром дядя Пишта все твердит ей, что она недотепа и дуреха.
– Отчего у нас глаза на мокром месте? – спрашивает дядя Калман.
Марианна как-то говорила Жофике, что при виде слез он сразу начинает нервничать. Вот и теперь: взялся за портфель, но не уходит. Вообще-то дядя Калман неплохой человек, и ее он всегда любил. Может, если разреветься, он расстроится и забудет посмотреть, который час.
Но дядя Калман не забыл посмотреть на часы.
– Ну, давай-ка высморкайся да пойдем скорее! Я очень спешу, ты должна меня понять!
Плакать! Нужно плакать, тогда он начнет ее расспрашивать, в чем дело, и задержится немного. К тому времени подоспеет и Куль-шапка. Но плакать надо по-настоящему, чтобы все сбежались, а не так, как она, прилично. Только вот глаза, как назло, сухие. Ни одной слезинки, как тогда на похоронах. А ведь утром в поликлинике она так ревела, что дядя Пишта чуть не лопнул от злости.
Утром…
Она не хотела идти в поликлинику и сюда идти не хотела. Уже много дней подряд она делает то, что не хочет делать, берется за то, чего не умеет. Валика и теперь отыскивает карточки, как при папе. Но работает уже с другим, молодым врачом. И в поликлинике все точно так же, как при папе, только папы нет нигде, и по воскресеньям его нет. Мама совсем перестала смеяться и больше ничего не пишет. Прежде она работала даже на рождество. Папу опустили в глубокую, глубокую могилу и Тобиаша забрали, а она, Жофи, вместо того чтобы преспокойно сидеть дома, должна воевать тут с дядей Калманом. Папы больше никогда не будет, и Доры не будет, потому что ее увозят за границу. Пусть тогда не будет и дяди Калмана, раз уж и так никого нет. Было бы лучше, если бы и Жофику похоронили скорее – ведь папа умер. Папа. Па-па! Па-а-а-па!
Такого Калман еще никогда не слышал. Марианна обычно лишь хнычет, Като плачет деловито и серьезно. Он всегда заранее знает, когда она будет реветь, поэтому можно вовремя удрать из дому. У Калмана одно желание: быть от нее подальше, потому что все ее поведение – сплошная игра. Вот и теперь она исполняет роль опечаленной супруги. Но эта девочка! У нее прямо разрывается сердце. Трудно поверить, что перед ним Жофи, которая даже не всхлипнула у гроба отца. Какой злой рок привел ее сюда сегодня, в такую минуту? Если Марианна вернулась, почему не она прибежала сюда? Он смог бы хоть взглянуть на нее в последний раз. Почему подослали именно этого ребенка? Конечно, уже кто-то идет сюда, да и как не идти, когда Жофи прямо заходится от плача и даже побелела вся. Такого ему еще никогда не приходилось видеть.
Кто-то заглянул в дверь. Это был Ревес, сторож музея. Значит, вопли слышны даже в противоположном конце здания, где сидит Ревес!
– Да прекрати ты, ради всех святых. Говорю тебе, я должен уйти. Мне надо закрыть дверь.
Ему пришлось поднимать ее с пола. Жофика села на ковер и уткнулась своим чумазым заплаканным лицом в гобеленовую обивку стула. Его специально одолжили из отдела прикладного искусства для украшения зала. Как Калман ни старался оторвать Жофи от пола, это ему не удавалось: она мертвой хваткой вцепилась в золотую, изогнутую в виде когтистой лапы ножку стула и ревела.
Теперь уже все равно. Жофи знала, что она ни на что не способна, что ей не удержать дядю Калмана. Она просто глупая девочка. Марианна намного умней, но ее нет в городе. А Дору выгнали. Выходит, Жофика одна должна воевать тут с дядей Калманом? Да она вовсе не из-за него плачет: обидно, что Куль-шапка бросил ее в беде. И дядя Пишта поступил с ней жестоко: насильно поволок в поликлинику и руку чуть было не выдернул – все еще болит. А она и палец из-за него порезала, и колбу от термоса разбила. Теперь у них с мамой не будет даже половины тех денег, которые они имели раньше, потому что маму уволили. Дядя Пишта дерется. Если бы папа досказал, что ей передать…
Халлер меж тем соображал, как быть. Что делать в таком случае? Когда Марианна была маленькая и мешала ему работать, он всовывал ей в руки какую-нибудь побрякушку и она тотчас же затихала. Но Жофика большая и совсем не похожа на Марианну. Узнать бы хоть, какими судьбами она попала сегодня сюда. Видимо, это идея Като. На прошлой неделе ни с того ни с сего она сама вдруг явилась сюда. Возможно, девочку подослали следить за ним. Время летит. Если он сию же минуту не отправится – все пропало, он опоздает.