— Да. Ну и что?
— Он стоял там. Стакан, полный апельсинового сока.
— А разве не мог его поставить там кто-нибудь из домочадцев вчера днем?
— Мог, но когда в половине одиннадцатого я ложилась спать, то заглянула наверх, к миссис Драммонд, чтобы спросить, не нужно ли ей чего… Она мне не звонила, но я… ну не только я, мы все здесь ее любим… вот разве что Мэлахи смотрит на нее косо… Простите, что я морочу вам голову такими глупостями… — она умолкла, как бы устыдившись.
— Пожалуйста, продолжайте. Вы заглянули к миссис Драммонд, и что?
— Ничего, потому что ей от меня ничего не нужно было. Тогда я пожелала ей спокойной ночи и пошла вниз. И тут я вспомнила, что утром, во время уборки, у меня отвинтилась гайка от ручки пылесоса, и я ее там оставила. Пылесос-то работает и без этой гайки… впрочем, я в этом не разбираюсь. Но я хотела ее взять, чтобы Мэлахи нашел место, откуда она отвинтилась, и привинтил ее обратно. Ну и вот, я спустилась в холл, подошла и забрала эту гайку.
— Так, ну и что? А этот стакан?
— Вот я и говорю, сэр. Стакана-то тогда там не было. А утром, когда нас разбудили, я оделась и вышла, потому что хотела узнать, не потребуется ли что-нибудь для миссис Драммонд после такой ужасной… Это вроде пустяки, сэр, но иногда чашка крепкого кофе может помочь человеку даже в самой трудной ситуации, сэр…
— Да-да. И что же?
— А то, что, проходя через холл, я заметила этот стакан, когда возвращалась. На него падал свет.
— И что вы с ним сделали?
— Я машинально забрала его. Я тогда плакала, потому что… а кто бы не плакал, глядя на переживания миссис Драммонд… Я взяла этот стакан и пошла с ним на кухню. А там сразу помыла его. Потом вместе с другой посудой отнесла в буфетную комнату.
— А где находится эта буфетная комната?
— Вот здесь, рядом со столовой. В нее можно пройти через маленький коридорчик. Там находятся бокалы, серебряные приборы и есть маленький холодильник, где мистер Драммонд велел всегда держать немного ветчины, соки и еще что-нибудь съестное, потому что, бывало — проголодается ночью, когда работает. В общем, отнесла я туда этот стакан и поставила рядом с другими.
— А вы хорошо его вымыли и вытерли?
— Разумеется, сэр, — в голосе девушки прозвучала едва заметная обида.
— Буфетная комната всегда открыта?
— Да, сэр. Всегда.
— Весьма вам благодарен, мисс, — Паркер сел и опустил в свой кофе два кусочка сахара.
Кейт Сандерс сделала книксен и направилась к двери.
— Еще одно, — сказал Паркер. — Дверные ручки чистятся у вас в доме ежедневно?
— Раз в неделю, сэр, порошком. А каждое утро их протирают тряпкой.
— А в кабинете?
— Так же, как и везде, сэр.
— А вчера вечером вы случайно не протирали ручки двери, ведущей из холла в кабинет мистера Драммонда?
— Нет, сэр. Я никогда не делаю этого вечером.
— Большое спасибо, мисс Сандерс.
XIV
Пятно крови
Они завтракали молча. Алекс выпил две чашки горячего кофе и заставил себя съесть кусочек хлеба с маслом. Потом отодвинул тарелку.
— Не могу больше, — сказал он.
— Я тоже. — Паркер встал. — Пойдем снова в кабинет. Допросим там мистера Роберта Гастингса. Я думаю, он разъяснит нам несколько деталей, но боюсь, что это окончательно запутает дело.
И он не ошибся.
— Думаю, я ничего не сумею рассказать вам об этой ужасной трагедии, — сказал Гастингс, после того как полностью подтвердил относящиеся к нему показания Дэвиса и Спарроу. — Я глубоко потрясен, и думаю, так же потрясены все, кто понимал, насколько значительным был исследовательский вклад Драммонда в ту область науки, в которой он работал. Это невосполнимая утрата не только для вас, англичан, но и для нас всех. Ничего плохого нет в том, что я хотел бы видеть его в Америке. Это всего лишь вопрос конкуренции между национальными корпорациями. Но сама личность Иэна и его ум были бесценными для человечества, независимо от того, где он жил и работал. Именно такие люди, как он, двигают прогресс, формируют его и вырывают у материи целые куски неведомого. Я знаю немногих исследователей, которые могли бы с ним сравниться.
— Но если бы вы приобрели такого ученого, как, например, Спарроу, смерть Иэна затормозила бы в Англии развитие той области науки, о которой вы вспоминали? Зато эта область расцвела бы в Америке, не так ли?
— Я вас не понимаю, — сказал Гастингс. — То есть, я не хочу вас понимать.
— Господин профессор, — Паркер встал. — Я нахожусь здесь для того, чтобы найти человека, который убил Иэна Драммонда. Никто, кроме безумцев, не убивает без мотива. Это преступление не было совершено безумцем. Поэтому я хочу найти мотив. Когда я его найду, я найду убийцу. Вы, по крайней мере, теоретически могли убить Драммонда для того, чтобы он не закончил свой труд…
Роберт Гастингс покраснел и вскочил с места. Он сжал кулаки, а в его глазах сверкнули молнии.
— Еще одно слово, — воскликнул он, — и…
— Своим поведением, — сказал спокойно Паркер, — вы показываете, что словесные формулировки, касающиеся этого преступления, вы цените выше сути того, что я вам сказал, и выше ваших пояснений о том, почему вы не убили Драммонда и по какой причине не могли этого сделать. Или почему его не убил человек, находящийся с вами в сговоре?
Гастингс побагровел, но спокойная интонация Паркера подействовала на него.
— А вы отдаете себе отчет в том, что сказали мне сейчас?
— А вы считаете, что все обитатели этого дома заслуживают меньшего уважения, чем вы? Драммонда убил не кто-то извне. Ему нанес удар кто-то из вас! И в глазах закона все вы являетесь одинаково подозреваемыми. Вы понимаете меня?
— Да, я вас понимаю, — Гастингс сел. — Спрашивайте, пожалуйста. Я отвечу вам как сумею, но боюсь, мне особенно нечего сказать.
— Вы не хотели бы что-нибудь добавить к своему рассказу о вчерашнем вечере?
— Нет, — Гастингс покачал головой. — Ничего.
— Ну вот! — Паркер хлопнул в ладоши. — И после этого вы взрываетесь в приступе возмущения, когда я говорю, что вы могли убить Иэна! А ведь я мог бы сейчас арестовать вас и не уверен, что я этого не сделаю, если… — он на секунду умолк, — если вы не объясните мне, откуда на кончике вашей левой туфли оказалось это пятно крови. — Он наклонился и указательным пальцем прикоснулся к ноге Гастингса.
Алекс, который внимательно смотрел на профессора, ни на секунду не спуская с него глаз, увидел, что лицо Гастингса покрылось смертельной бледностью.
— Что? — переспросил Гастингс. — Пятно крови?.. — Он прищурился.
— Да, пятно крови. — Паркер выпрямился и замолчал.
Некоторое время никто не шевелился. Потом Гастингс взглянул на кончик своей туфли, и по его телу пробежала дрожь.
— Что?… Что вы намерены делать?.. — спросил он. — Я… я не знаю откуда…
— Я намерен отдать вашу туфлю на криминалистический анализ, причем убежден, что на ней окажется кровь Иэна Драммонда, смерть которого так глубоко вас тронула. Тогда вы окажетесь в заключении, и мне не придется объяснять вам, что я намерен сделать. Либо… вы расскажете, откуда это пятно взялось, и тогда: или я поверю вам, и вы останетесь здесь в качестве подозреваемого, или я не поверю, и тогда вы станете обвиняемым.
— Но я… мне кажется, вы не понимаете, что для человека в моем положении… в мире науки… Вы отдаете себе отчет?
— А вы, господин профессор, отдаете себе отчет в том, что вы были гостем в доме, где убит хозяин, человек, которому вы сами провозгласили столь хвалебную эпитафию, а вы, известнейший в мире ученый, который, как я слышал, заботится о мнении окружающих, утаили правду во время первого допроса и, таким образом, разумеется, помогли преступнику, если, конечно, вы не сами им являетесь.
— Но я… Повторяю еще раз, я не убивал Иэна Драммонда. Клянусь!
— Господин профессор, пожалуйста, не ведите себя как ребенок. Быть может, вместо этого вы лучше подумаете о том, как доказать нам, что вы человек, слово которого имеет какое-то значение. Ведь пока что вы обманули нас самым отвратительным образом. Независимо от того, что вы сами считаете, вы тем самым стали сообщником убийцы.
— Но я… Повторяю — я не убивал Иэна.
— Однако вы были здесь в ночь убийства, вы не подняли тревоги и вы ступили в кровь убитого! Это, по-вашему, пустяки?!
Гастингс повернул голову налево, затем направо, как боксер, который получает удар за ударом, но любой ценой хочет выстоять до конца и не потерять сознание. Он глубоко вздохнул.