— Тебе, Ахмед, медведь на ухо наступил, — ответил Мустафа. — Не нравится музыка — уходи, никто не держит.
Я решил вернуться к теме любви:
— Знаешь, Мустафа, что говорит дядя Моханд, тот, который в Марракеше? Он говорит, самое трудное не влюбить в себя женщину, а удержать любовь.
— Много он понимает, — фыркнул Мустафа. — У него жена — сущая ведьма, всю жизнь с ней мучается.
— А ты что, больше понимаешь? — подначил я. — Говоришь так, будто у тебя над женщинами волшебная власть.
Со своей всегдашней дерзкой самоуверенностью Мустафа отвечал:
— Конечно, у меня над женщинами власть. — Он широко улыбнулся и послал воздушный поцелуй собственной промежности. — Власть эту дарует мне мой Сайди, мое божество. Иногда он подобен ягненку, но чаще — льву. Сайди знает, как околдовать женщину.
— Ты пьян от плотских желаний, — сказал я. — И это отвратительно.
— Плотские желания отвратительны?
— Отвратительно, когда плотские желания управляют человеком. Отвратительно и опасно.
— А чем плоха опасность?
— Ты не понимаешь, Мустафа. Ты еще мальчик.
— Зато не девственник, — многозначительно произнес он. — И, не в пример тебе, влюблюсь — ведь рано или поздно я влюблюсь — в воплощение чистой красоты. А твой идеал — клуша, что знай толчется у печи, сообразуясь с твоими представлениями о здравом смысле.
— Вот как! Выходит, девушки, имена которых ты треплешь, ничего для тебя не значат? Но раз ты не влюблен ни в одну из них, что ты тогда делаешь?
— Играю и флиртую, Хасан, неужели непонятно? Опыта набираюсь.
— И что, в твоем понимании, есть любовь?
— Настоящая любовь?
— Да.
Мустафа помолчал. Впервые за весь разговор взгляд его затуманился. К нашему изумлению, он вытащил пачку сигарет и неторопливо закурил.
Наконец он произнес:
— Известно ли вам, что полная луна не зря зовется «квамар», ибо это слово обозначает также неземную красавицу? «Квамар» говорят о луне, когда она достигает высшей точки своей красоты. Посмотрите на полную луну — взгляд словно бы взбежит по лесенке из тени к свету. Так вот, когда мне встретится моя квамар, уж я не ошибусь.
— И как же ты ее узнаешь? — подначил Ахмед.
— Ее сияние ослепит меня. Ее горящий взгляд охватит меня подобно пламени. Наша встреча будет нежданной, как сон, и в ее очах я увижу свою судьбу.
— Валяй продолжай! — усмехнулся Ахмед.
— Я не шучу, — сказал Мустафа, и нечто в его голосе встревожило нас. — Мне кажется, дело в интуиции. В интуиции, которая заставит узнать и поверить. Когда это произойдет… — Мустафа перевел дух. — Когда сердце подпрыгнет у меня в груди, я стану молить эту красавицу, эту квамар об искуплении грехов.
— Шпарит как по-писаному, — не сдавался Ахмед.
— Вообще-то, — добавил я, — это не любовь, а безрассудная страсть.
Мустафа бережно положил лютню на землю и поднялся в полный рост.
— Знаете, что я вам скажу? По-моему, влюбиться — это все равно что быть ударенным молнией, которая несколько минут назад рассекла вон ту вершину. Или все равно что упасть с высокого утеса и, лежа на камнях, осознать: жизнь никогда не будет прежней.
— Конечно, умник ты наш, — перебил Ахмед. — После такого падения жизни вообще не будет.
Мустафа пропустил мимо ушей это замечание. Серьезно, даже торжественно он заявил:
— В игре под названием «любовь» ставки всегда очень высоки. Нужно быть готовым рискнуть всем. Абсолютно всем.
И снова Ахмед усмехнулся:
— Тут кое у кого язык без костей.
Мустафа взглянул на него с улыбкой и вдруг раскинул руки, точно изображал самолет. Нагнувшись вперед, он помчался к обрыву, быстро набирая скорость.
— Ты куда, дуралей? Там же высоко! — испуганно закричал Ахмед.
Не глядя под ноги, Мустафа бежал по плоской площадке, нависшей над обрывом.
Мы с Ахмедом вскочили.
— Он что, спятил? — возмутился было Ахмед.
Не успели эти слова сорваться с его губ, как Мустафа оттолкнулся от отвесного края — и пропал. Боясь вдохнуть, мы очертя голову бросились к обрыву и стали смотреть вниз.
Мустафа лежал, раскинув руки и ноги, на каменистом уступе, до которого от нас было несколько десятков футов. Когда мы с Ахмедом спустились к нему, он слабо улыбнулся.
— Кажется, я ногу сломал, — сказал Мустафа. — Ужас как больно, только я не жалею. Я бы этот миг, когда с обрыва бросился, ни на что в мире не променял. Теперь я знаю, как это будет для меня — влюбиться по-настоящему. Ну что, вы мне до сих пор не верите?
Мы с Ахмедом недоуменно переглянулись и в один голос воскликнули: