Эти мысленные перечни были словно струйки дыма, которые я наколдовывал из пустоты. Они позволяли вырваться из ловушки лакейских обязанностей и с каждым разом укрепляли уверенность в своих силах. Сначала я вносил в перечни все без разбора и порядка — клетку с соловьем, корзины ручной работы, берберские женские украшения, яркие рахалия — декоративные тарелки из Феса, выполненные в глянцевых синих, зеленых и желтых тонах; тонкой росписи глиняные масляные лампы, медные кувшины для воды и серебряные чайники, бронзовую руку Фатимы, защищающую от дурного глаза, кованые стулья, сердитых гусей и кур, шелковые кисти, кожаные чувяки, джеллабы и бурнусы, горки сушеных листочков мяты, пластиковые емкости для пряностей, наполненные ююбой, каба-каба, индиго, румянами, шамбалой, серой амброй. Затем я стал давать памяти более сложные задания, составлять перечни конкретных вещей — например засахаренных фруктов, или расписанных вручную шкатулок, или верблюжьих седел. Вскоре перечни наскучили мне. Задания для глаза-скитальца становились едва выполнимыми: наблюдать сквозь двери и стены или убирать камни, которыми вымощена Джемаа, чтобы открылись пики, а на них — мумифицировавшиеся головы с лицами, искаженными болью. А в другой раз под камнями обнаруживались целые акры спрессованных жасминовых лепестков.
Я стал мысленно называть себя Повелителем глаза-скитальца. Никто и ничто не укрывалось от щупалец моего взора. Я вселял страх гнева Господня даже в души самых отпетых преступников. Отец, узнав об этом из моих речей, предостерег меня от высокомерия.
Зуак
В самом сердце медины, на втором этаже дворца Дар-Си-Саид, расположен чертог для новобрачных, от пола до потолка расписанный цветочными и геометрическими узорами, выполненными на панелях из атласского кедра. В углу чертога есть небольшая деревянная панель, отличная от прочих, со стилизованным изображением марракешского уличного рассказчика. Подле рассказчика сидит его сынишка. Хотя резьба, уникальная уже потому, что представляет человеческие фигуры, была сделана более века назад, мне нравится думать, будто это наш с отцом портрет. Такие мысли вызывают улыбку — надо же, мы увековечены на деревяшке, чудом избегнувшей мусульманского запрета на образы живых существ.
Когда-то давно, сидя в тени отца на килиме, я думал об этой панели и пытался замереть подобно нарисованному мальчику. Однажды женщина в чадре, впечатленная моей способностью оставаться абсолютно неподвижным, дала мне пять дирхамов и кусок сладкого липкого пирога. При виде монет отец нахмурился, явно обеспокоенный — не за это, по его мнению, следовало получать плату. «Я верю, — говорил он, — в бессмертие слов. Но не верю в разного рода уловки. Нельзя путать реальность с чистотой воображения».
Наверно, по счастливой случайности в том же самом чертоге дворца Дар-Си-Саид мое внимание привлек подсвечник из бусин, тончайшей работы. В проволочную сеть были вплетены бусины, и огонь светил как бы из янтарной клетки. Я с первого взгляда влюбился в эту вещицу. Был вечер, закатное солнце окатило малиновой краской отдаленные горные вершины. Умирающий свет проникал сквозь мутное оконное стекло и поигрывал на подсвечнике. С тех пор каждую ночь, перед тем как заснуть, я грезил о нем. Я будто сам становился этим подсвечником, пронизанным светом, мои нервы вибрировали на той же частоте, что и невесомые проволочки; каждый раз, когда перед мысленным взором вставал подсвечник, меня охватывала сладкая дрожь. Я лежал в постели и улыбался от тайного счастья.
Однажды вечером дядя Моханд спросил, о чем это я мечтаю, и рассмеялся, услышав ответ.
— Что ж, — сказал дядя, — по крайней мере это безобидная страсть в отличие от многих других. — И тяжко вздохнул. — Неодушевленные предметы не огрызаются, — продолжал дядя, — не гнобят и не изводят человека. — Он с тоской покосился на кухню, где хлопотала тетка.
— Поделись со мной своей фантазией, — попросил дядя Моханд. — Я найду ей применение. — И добавил: — Остерегайся женщин. Они опасны.
Отель «Али»
— Но эта женщина была восхитительна, — с печальной улыбкой произнес Абдулла, и я не усомнился в его правоте. Абдулла взглянул на меня. Глаза у него блестели, будто он сподобился увидеть чудо.
Абдулла — завсегдатай моего кружка слушателей. Он бербер из долины Дадес, что на восточной стороне Атласского горного хребта. Говорят, он сын квайда, вождя племени, просто удача отвернулась от него. Сколько я знаю Абдуллу, он работает официантом в популярном отеле «Али», что на улице Муллы Измаила, сразу за Джемаа-эль-Фна. Кружок слушателей всегда кажется неполным, покуда не придет долговязый сутулый Абдулла и своим присутствием не благословит действо.