Хадиджа резко обернулась к портретисту:
— Скажи, юноша, есть ли среди собравшихся человек, которого ты видел в тот вечер на площади?
Тофик огляделся, помедлил и указал на мотоциклиста.
— Его я видел в тот вечер, — заявил он уверенным тоном.
Мотоциклист не стал скрывать свое истинное лицо.
— Твои слова лживы, как и вся твоя дурацкая история.
Художник двинулся к мотоциклисту, но Хадиджа воздела руку.
— Оставь его, — сказала она. — С ним связываться себе дороже.
— Кто он такой? — спросил художник, резко остановившись.
— Полицейский, — последовал ответ. — Джемаа — его территория.
Мотоциклист нехорошо усмехнулся. Слова его были обращены к Тофику:
— Завтра чтоб явился в участок ровно к девяти утра. Обсудим отдельные пункты твоей деятельности в Марракеше, господин художник из Танжера.
Хадиджа тотчас вмешалась:
— Что за нужда, сержант Мохтари, применять такие крутые меры? Мальчик всего-навсего ответил на мой вопрос. Может, договоритесь?
Полицейский усмехнулся неприятнее прежнего.
— Мне его мазня без надобности. — Следующая фраза относилась ко мне: — Я уезжаю. Чтоб к полуночи прикрыли лавочку. Понятно?
И завел мотор. Мы молча смотрели ему вслед. Когда он скрылся из виду, художник вздохнул и упавшим голосом произнес:
— Теперь я пропал.
— Ничего подобного, — послышалась неожиданная реплика Хадиджи. Она смотрела в сторону переулка, в котором скрылся полицейский. — Вот кто пропал, — сказала Хадиджа.
Мы воззрились на нее, однако она не стала вдаваться в подробности. Я спросил напрямую; Хадиджа только отмахнулась. Слова ее были обращены к нищенке Азизе.
— Как зовут вашу собаку? — властно спросила она.
Азиза вздрогнула и смутилась, оттого что снова стала центром внимания.
— Лючия, — отвечала она дрожащим голосом. — Лючия, что значит «свет».
— Кто дал собаке это имя? — продолжала Хадиджа.
Дочка Азизы, Айша, опередила мать.
— Чужестранец. Чужестранец предложил назвать собачку Лючией, — смело отвечала девочка. — Он был молодой. Смуглый. Красивый.
— А борода у него была?
— Да, кудрявая темно-рыжая борода, — кивнула Айша. — Она окружала лицо как львиная грива.
— Он был один?
— Он был с прекрасной госпожой. Она говорила мягким нежным голосом. Он не знал нашего языка, и госпожа переводила для него. Они выслушали нашу историю и пожалели нас.
Хадиджа обернулась ко мне:
— Видишь теперь?
Толстяк, сидевший рядом, попытался возразить:
— Откуда ты знаешь, что девочка говорит именно о наших чужестранцах? По Джемаа ходят толпы бородачей со смазливыми спутницами. Откуда ты знаешь, что это именно они?
— Знаю, и все, — отрезала Хадиджа.
И снова обратилась ко мне. В голосе было торжество.
— Как звали пропавшую девушку?
Я улыбнулся.
— Ее звали Лючия.
— Откуда тебе известно? — выкрикнули в толпе.
Мой ответ был прост:
— Я сам спрашивал ее имя.
Аль-Акса Запада
Теперь заговорила Хадиджа:
— Как много способов рассказать историю, как мало — рассказать историю хорошо. Азизе нет нужды быть с нами. Ни ее сон, ни ее дочь никоим образом не связаны с нашей историей. А как насчет собаки? Собака — другое дело. Ее имя дает зацепку, и это важно.
— Да, но что теперь будет со мной? — плаксиво протянул студент-художник. — Мне грозит опасность потерять средства к существованию, и все потому, что я поторопился ответить на ваш вопрос.
Вместо того чтобы обратиться непосредственно к студенту, Хадиджа вытащила пригоршню пыли из потертого кожаного мешка и рассыпала перед собой. Пока она изучала получившийся рисунок, Байлал, музыкант-гнауа, шептал заговор от сглаза. Остальные, зная, что Хадиджа занялась геомантией — искусством читать будущее по рассыпанной земле, — в молчании смотрели на нее.
Наконец Хадиджа подняла глаза и устремила взгляд на художника. Заговорила она не скоро, но лишь за тем, чтоб успокоить юношу, уверить, что ничего с ним не случится.
— Ступай домой отдыхать, — сказала Хадиджа. — Да пребудет с тобой мир.
— Не понимаю, почему вы так уверенно говорите, — упирался сбитый с толку Тофик.
— Просто поверь Хадидже на слово, — сказал я, — и не думай больше о полицейском. Хадиджа обо всем позаботится.
Через некоторое время Хадиджа сама обратилась к Тофику:
— У меня с тобой свои счеты. Дело в том, что мне не понравилось, как ты говорил о нашей Джемаа.
— Боже! — воскликнул Тофик в смятении. — Что я такого сказал?