Я сказал правду, и она попросила разрешения сделать пару затяжек.
Она уселась рядом, мы стали курить по очереди. Она томно откинулась на спинку скамьи и выпускала в воздух идеально круглые колечки. Я хотел спросить, откуда она, что привело ее на Джемаа, как долго она думает здесь пробыть и так далее, но смущение настолько овладело мной, что я не осмелился даже узнать ее имя. Молчал как истукан.
До сих пор не понимаю, что такое на меня нашло. Уже всю голову сломал. Вообще-то меня застенчивым не назовешь. Мы сидели рядом, смотрели на одни и те же звезды, но женщина с тем же успехом могла находиться на другой планете. Моим чувствам нет объяснения; мне нет утешения. Ни утешения, ни прощения за этот ступор.
Наконец женщина поднялась и поблагодарила меня за компанию. Более того: она поблагодарила меня за молчание, за то, что не докучал вопросами. «Это величайший из талантов — понимать, когда слова излишни» — вот как она сказала.
Я сделал вид, что молчал именно из этих соображений, и, заикаясь, вымучил малоуместную просьбу. Своим распухшим от кифа языком я не сумел четко выговорить нужное слово.
— Не дадите ли мне сигри, — попросил я.
В ее глазах отразилось замешательство.
— Сигри, — бубнил я. — У вас не найдется сигри?
Она смотрела на меня еще минуты две, пока не догадалась, что я имею в виду.
— Я не курю сигареты, — с улыбкой отвечала она, качнув головой.
Пожелала доброй ночи и счастья в наступающем году.
«Не уходи, посиди со мной! — безмолвно просил я. — Ты еще не рассказала о себе! Меня зовут Рашид. Мы слишком мало побыли вместе!»
Я поднял взгляд на метеор, который, казалось, нацелился прямо в минарет мечети Кутубия. Какой он был стремительный, какой яркий! А когда я опустил глаза, женщины уже не было рядом со мной.
Разумеется, дар речи немедленно ко мне вернулся. Внутри будто что-то взорвалось, и слова хлынули как поток, сломавший запруду. «Довольно в молчанку играть, — услышал я собственный голос. — Мое имя Рашид а как тебя зовут я продаю вертушки а ты чем занимаешься откуда ты у меня три сестры у моего отца десять овец ты выйдешь за меня замуж давай поговорим о рае я выстрою тебе дом с садом у нас будет много детей тебе нравятся мои усы позволь прикоснуться к твоему сердцу мы станем сами выращивать киф…» И так далее, и тому подобное…
… и тому подобное.
Все это время посреди площади воздух искрил от песен ансамбля рай. Искрил и раскалялся. Я расстегнул рубашку. Лег, сел, снова лег, снова сел. Исполнители рай пели, били в барабаны, пели, умолкали, опять заводили песню. Вскоре, поняв, что сердце не усмирить, я решил пойти посмотреть представление. Не то чтобы мне очень хотелось, ну да вы знаете, как оно бывает. Ноги сами собой двигаются, человек старается не отставать. Я поднялся со скамьи и пошел к музыкантам, но расстояние до них оказалось больше, чем я прикидывал. Я заблудился и вскоре обнаружил, что меня занесло на противоположную сторону площади. Лица мелькали передо мной, как флаги на ветру. Я миновал канатоходца, что плясал с зонтиком в руке. Возле мальчишки, торговавшего расписными глиняными фруктами из корзины, другой ловкач жонглировал кинжалами. Великан с голым торсом и волосами, выкрашенными в желтый цвет, поднимал толстенный древесный ствол. Его жена обходила зрителей с деревянной чашей. Я уклонился от платы, смешался с толпой. Теперь, по мере моего приближения к музыкантам, толпа становилась все гуще, отовсюду слышались обрывки фраз: «…ее красота подобна алой розе…», «…рядом с ней даже огонь бледнеет…», «…глаза у нее густо-синие; в них плещется океан…», «…я вынужден был уйти, я больше не мог этого выносить — от нее захватывало дух. Держу пари: от одного ее поцелуя познаешь все, что надо знать о любви».
Не приходилось гадать, о ком идет речь. Я ускорил шаг, а к исполнителям музыки рай и вовсе побежал.
Как раз заиграли тамссуст, песню о любви. Раис старался, будто от его исполнения зависела сама жизнь, зрители прихлопывали, подбадривали его. Я оглядел лица в поисках моей чужестранки и сразу успокоился. Она сидела на низеньком стульчике подле музыкантов. За спиной, держа ладони у нее на плечах, стоял стройный смуглый молодой человек. Шарф соскользнул с ее головки, она повязала его иначе — на шею. Место шарфа занял ярко-красный берет. При взгляде на мужчину сердце мое упало. По тому, как лежали его ладони у нее на плечах, было ясно: чужестранка — его женщина. С тоской смотрел я на эту пару, а раис, казалось, облекал в слова мои мысли: