Больше я не мог сдерживаться.
— Рад, что ты пребываешь в ладу с собой, — процедил я. — А вот как насчет твоих близких? Что я скажу родителям или Ахмеду и его жене? Что ты за одну ночь из сибарита превратился в мистика? Да еще в тюрьме, да еще за преступление, которого не совершал? Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Если понимаешь, сделай милость, объясни, потому что я совсем запутался.
— Не знаю, Хасан, что тебе сказать. Ответов на твои вопросы у меня нет. Это ведь твои вопросы, не мои. Все, что мне известно: я достиг принципиально иной стадии жизни. Тебе, с твоих позиций, трудно это понять, но, пожалуйста, уясни одну вещь: я удалился от мира.
Отчаяние охватило меня при мысли, что вот этот таинственный незнакомец — мой брат. Тщетно подбирал я слова. Разве могут родные люди быть столь чужды друг другу?
— Мустафа, мой мир на кусочки рассыпался.
Наверно, нечто в моем голосе тронуло его, ибо он подвинулся к решетке и прижался лицом к прутьям. Глаза его показались еще более загадочными, полными сочувствия и печали.
— Чем тебе помочь, Хасан? Я все сделаю, что смогу.
— Мустафа, я ни на секунду не поверил, что ты как-то связан с событиями злополучной ночи. По крайней мере скажи, что ты сообщил полиции. Какую историю измыслил? Что ты такого наговорил, если тебя за решетку упекли?
— Не волнуйся, Хасан, — улыбнулся Мустафа. — Не тревожься. Я не хуже любого в нашей семье умею рассказывать истории.
— Зачем ты это сделал? Ты же невиновен!
— Помнишь, что я обещал тебе в пустыне, тогда, после песчаной бури? Помнишь, я сказал, что жизнь за тебя отдам?
— Конечно! Конечно, помню. Только при чем здесь твоя клятва?
— А еще помнишь, ты частенько говаривал: всякое деяние человека — по сути, вызов? Так вот, это мой вызов, мое неповиновение от твоего имени. Выслушай мою историю и скажи, что думаешь.
Песок
— Погоди минуту, — попросил я и обратился к моему недавнему другу констеблю, который сидел в углу, не сводя с нас бдительного взгляда. — Сколько времени отведено для свидания?
— Примерно полчаса, — отвечал констебль.
— В таком случае не могли бы вы удалиться?
Констебль смерил меня бесстрастным взглядом.
— Не имею права.
Тогда я подошел к нему и молча вручил крупную купюру, принесенную специально для такого случая. Так же молча констебль спрятал деньги в карман. Однако к моему удивлению, остался сидеть, и я понял, что требуются более серьезные меры. С минуту я раздумывал под нетерпеливым взглядом констебля, затем сделал шаг назад и обратил его внимание на песок, рассыпанный по полу.
— Этот песок, который вы еще раньше заметили, — тихо сказал я, — из самой Сахары.
Констебль посмотрел на меня как на сумасшедшего и рявкнул:
— Вон отсюда!
Я приблизился и заглянул ему прямо в глаза.
— Это правда. Песок проник в комнату, пока я рассказывал историю. Как еще, по-вашему, он мог здесь оказаться?
Констебль хотел уже снова велеть мне убираться, но я вскинул руку.
— Не проверите ли заодно и свои карманы?
В его глазах мелькнула неуверенность, однако он запустил руки в карманы штанов. Принялся судорожно шарить — и извлек две пригоршни песка.
Глядя на меня с изумлением не без примеси ужаса, констебль прошептал:
— Как такое возможно?
— Я наделен особой силой, только и всего. А теперь оставьте нас одних, пожалуйста.
Мне показалось, констебль рад был выйти. А Мустафу явно позабавил мой фокус.
— Отличная работа. У кого научился?
— У моего друга Акрама. Он факир. Кстати, трюк пустяковый.
Мустафа смотрел пристально.
— Извини, что из-за меня тебе пришлось на это пойти. Не очень-то тебе весело. В любом случае спасибо, что ты здесь.
— Это мой долг, — сухо отвечал я. — Ну давай рассказывай.
Мустафа откинул голову и прикрыл глаза.
От его следующей фразы у меня дух занялся.
— Что тебе сказать? Только одно: я видел Лючию после драки на представлении рай.
Мустафа сделал паузу, чтобы оценить произведенное впечатление, и не отрывал взгляда от моего лица.
— Вот как? А почему я должен тебе верить?
— А у тебя разве есть альтернатива?
История, рассказанная Мустафой
Поскольку я промолчал, брат мой подался вперед и заговорил очень тихо, почти шепотом, словно опасаясь, что констебль, даром что вышел, где-нибудь да подслушивает. Брат рассказывал, и фоном к его голосу был шорох шин, гудки и громкая болтовня прохожих. Приходилось приближать к нему лицо; забавно, должно быть, мы смотримся, подумал я, — лица к решетке прижаты с обеих сторон.