Свидание получилось душевным, даже, можно сказать, душераздирающим. Старый Шинагль плакал. Не прошло и полугода с тех пор, как он торжественно заверил весь Зиверинг в том, что отрекается от беспутной дочери и никогда впредь не позволит ей предстать перед ним. Но как человеку устоять перед властью золота? Все видели, как старый Шинагль обнимает отвергнутую было дочь.
Когда Мицци вышла из отцовской лавки, зеваки на улице образовали живой коридор. Мицци в своем темно-сером костюме, в большой шляпе из синего фетра и со светло-серым зонтиком в руках выглядела мило и трогательно. Жители Зиверинга не могли бы пожелать Персии лучшей шахини. Мицци улыбнулась, сердечно поздоровалась со всеми, села в экипаж, а заднее сиденье напротив опять занял парикмахер Ксандль. Сдержанно, но бодро щелкнул кнут кучера. Туда, туда, обратно в город, в столицу, покатила двуколка. Мицци на прощание помахала рукой в белой перчатке. Старый Шинагль стоял у дверей лавки и плакал.
Это оказалось далеко не единственным духоподъемным моментом в новой жизни Мицци Шинагль. Таковых было много. Дни состояли сплошь из возвышенных и духоподъемных моментов.
Жемчуга лежали в банке Эфрусси и, казалось бы, не доставляли никаких хлопот. Но если на бедную беспомощную девицу накидывается счастье — причем с такой силой, с какой раньше на нее обрушивались только катастрофы, — какой же осторожной и рассудительной надо стать этой малышке! Необходимо обустроить новую жизнь. Нужно отдать маленького Ксандля в интернат, чтобы впоследствии из него вышел достойный человек, — да что там, пусть он лучше станет благородным господином! Как отблагодарить Мацнер? А как жениха Ксандля? Остаться ли в Вене или лучше переехать в другой город? А может быть, отправиться за границу? Она слышала о Монте-Карло и, по случаю, читала в «Кроненцайтунг» об Остенде, Ницце, Ишле, Сопоте, Баден-Бадене, Франценсбахе, Капри, Меране! Ах как велик мир! И хотя Мицци и не знала, где находятся все эти чудесные места, зато прекрасно понимала, что теперь она вольна отправиться в любое из них. Ее внезапное обогащение взволновало всех вокруг, ее же саму просто-напросто потрясло. Путаные представления о модных курортах, мебели, домах, замках, лакеях, лошадях, театрах, благородных господах, породистых собаках, садовых оградах, скачках, лотерейных билетах, платьях и портных наполняли ее ночи, когда она бодрствовала, и ее сны, когда она все-таки засыпала. Клиентов она уже давно не обслуживала. Жозефина Мацнер давала ей советы, хотя и сама была ошеломлена тем слишком большим счастьем, какое выпало на долю ее питомице. И все же благоразумия у нее хватало, чтобы давать Мицци неизменно дельные советы.
— Выходи за Ксандля! — так советовала госпожа Мацнер. — Он откроет большой магазин, самый настоящий салон в центре города. Часть денег ты вложишь в галантерейный магазин. Часть — в мое дело. И все через нотариуса. Сына отдашь в монастырскую школу в Граце. А если Ксандль тебе наскучит, заведешь себе любовника! Денег-то у тебя — куры не клюют! — если ты ими правильно распорядишься. А иначе промотаешь их за два года. Послушай моего совета, я ведь тебе добра желаю!
Но Мицци Шинагль была не в состоянии следовать разумным советам. Отнюдь. Порой она вспоминала об одном человеке, и это был недосягаемый ротмистр Тайтингер. Ей нравилось воображать, как он оставляет службу и женится на ней — теперь, когда она богата.
Ювелир Гвендль оценил жемчуг примерно в 50 тысяч гульденов. Банк Эфрусси ссудил 10 тысяч. И эта цифра напугала и словно бы одурманила бедняжку Шинагль. Тысячу гульденов в банкнотах она постоянно носила в чулке. Сто гульденов десятью золотыми монетами лежали у нее в сумочке. Еще сто гульденов серебром были отданы на хранение госпоже Мацнер.
В один прекрасный день Мицци показалось, будто она во что бы то ни стало должна увидеть Тайтингера. Эта мысль завладела ею с таким неистовством, что она взяла фиакр, поехала в магазин Грюнберга на Грабене и купила сразу четыре платья. Три она велела доставить на дом, а четвертое, показавшееся ей самым красивым, надела тут же. И поехала на Херренгассе, к хорошо знакомому ей дому любимого. Там она узнала, что ротмистр отозван в полк. Ею овладело еще большее смятение. И уже ей подумалось, что, не пролейся на нее золотой дождь, одурманивший и оглушивший ее, она могла бы сохранить единственно любимого человека, свет своих очей и трепет сердца.