Отныне она начала думать только о том, как бы поехать в гарнизон к Тайтингеру. Она сказала госпоже Мацнер, что должна уехать.
— Сперва надо написать ему, — посоветовала та. — Так в дом не вламываются. И не кидаются ни с того ни с сего на шею. Особенно теперь, когда ты стала более важной персоной, чем он.
Мицци Шинагль написала, что разбогатела, что по-прежнему тоскует по Тайтингеру и осведомилась у него, когда ей можно к нему приехать.
Барон Тайтингер получил это письмо в полковой канцелярии; почерк показался ему знакомым, но вот уже несколько недель именно знакомые почерка вызывали у него отвращение. Он сунул нераспечатанное письмо в карман, решив прочесть его вечером. Но домой вернулся лишь около трех утра, прямо из кафе Билингера. И обнаружил письмо только через пару дней, да и то единственно потому, что денщик, перед тем как отутюжить брюки ротмистра, вывернул карманы.
Возможная встреча с Мицци Шинагль показалась барону чересчур неприятной. Эта женщина напоминала ему о его легкомысленном злодеянии. Охотнее всего он бы вычеркнул весь этот эпизод из памяти, да, пожалуй, из жизни тоже. Но записи в книге жизни подобной подчистке не поддаются.
Так что ротмистр сказал полковому счетоводу, унтер-офицеру Зеноверу (это был один из немногих «очаровательных» во всем полку), что желал бы, так сказать, официально передать фрейлейн Мицци Шинагль, на адрес Мацнер, что господин ротмистр находится в отпуске по состоянию здоровья и вернется в полк только через шесть месяцев.
Мицци Шинагль, получив это письмо, долго и безутешно плакала. Ей казалась, что жизнь ее окончательно и бесповоротно пропала — и как раз в ту самую пору, когда ей вроде бы полагалось только-только начаться. Она решила забрать к себе сына и покамест держать его при себе. Может быть, это сумеет ее утешить.
И уехала в Баден. Сняла дом на Шенкгассе, на два года. Жемчуга купил ювелир Гвендль. Деньгами распорядился нотариус Сакс. Пятьсот гульденов получил старый Шинагль, столько же — госпожа Мацнер и столько же — парикмахер Ксандль. Тысячу гульденов получил портной Грюнберг с Грабена. Все вокруг были довольны, за исключением самой Мицци Шинагль.
Однако через некоторое время выяснилась, что пребывание на курорте Баден не сулит Мицци ни облегчения, ни успокоения. Этому было много причин. И прежде всего — ипподром. Мицци Шинагль просто-напросто не могла усидеть дома. До тех пор она никогда не бывала на скачках. Теперь же спешила на них, стремясь не пропустить ни единого заезда. Словно какая-то дьявольская сила понуждала ее вновь и вновь испытывать судьбу — ту самую судьбу, которая однажды уже осыпала ее своими дарами.
Совершенно не разбираясь в мужчинах, как это и бывает после службы в так называемом публичном доме, где о реальной жизни узнаешь не больше, чем в пансионе для благородных девиц, Мицци судила о представителях сильного пола по меркам, которые, возможно, еще и сошли бы для мимолетных гостей заведения Мацнер. Со всей неизбежностью она принимала авантюристов и хлыщей за добропорядочных господ из хорошего общества. Она была одинока. Она тосковала по заведению Мацнер. Каждый день она рассылала множество открыток с видами: своему отцу, госпоже Мацнер, всем ее восемнадцати «питомицам» и Тайтингеру в полк с пометкой на конверте: «Просьба вручить немедленно. Благодарю. Шинагль».
Писала она неизменно одно и то же: что все у нее прекрасно, что наконец-то она наслаждается жизнью. Ответа от Тайтингера не было. Госпожа Мацнер время от времени отвечала ей на обычных почтовых открытках, давая трезвые советы и делая рассудительные предостережения. Постоялицы дома Мацнер отвечали все сразу на листе голубой почтовой бумаги с золотой каемкой, начиная всякий раз так: «Мы рады, что тебе живется хорошо, и часто вспоминаем тебя»… В конце шли подписи: Роза, Гретль, Валли, Вики и все остальные — в порядке, определявшемся возрастом каждой и статусом в заведении Мацнер. Мицци с нетерпением ждала эту корреспонденцию и жадно проглатывала ее, испытывая при этом странные чувства, больше похожие на муку, чем на радость.
Что касается мужчин, то они занимали Мицци лишь постольку поскольку. А именно лишь поскольку она была твердо убеждена в том, что жизнь без мужчин так же невозможна, как без воздуха. Когда она была еще бедна и беспомощна и находилась в заведении Мацнер, ей приходилось брать с них плату за любовь. Теперь она могла заниматься любовью бесплатно, и ей нравилось любить даром. Иногда она давала господам деньги. Многие старались взять у нее в долг, непременно на какое-нибудь «предприятие». Ни один из этих мужчин ей не нравился. Но не зря же она успела провести столько времени в заведении Мацнер, ублажая их денно и нощно. И сейчас она походила на несчастную дичь, вынужденную приманивать охотника.