- Пластмассовая, - слегка негодующе сказал он. – Моя была «зиппе», ты что?
- Ха, - коротко сказал Лёшка. – Работает и ладно. Дай прикурить.
Он похлопал себя по карманам и вытащил помятую пачку «малборо блу айс».
- Ментоловые, - презрительно сказал Макс, протягивая ему трепещущий живой огонек. – Для девочек.
- А кто узнает? – резонно заметил парень, дожидаясь, пока кончик сигареты вспыхнет алыми искорками. – Ты что ли скажешь? Я бы посмотрел. «Маринка, а ты знаешь, что бог курит ментоловый «малборо» и теперь болеет за Спартак»? Где ты пил, дорогой?
Макс засмеялся, фыркая и прикуривая. Лешка с невозмутимым видом выпускал дымные колечки. Лицо его сделалось задумчивым, будто бы он решал в уме сложнейшую математическую задачу с интегралами. По искреннему мнению Макса интегралы были худшим изобретением всей человеческой науки. Ну, еще быть может, тригонометрия. Хотя и то и другое давно им уже прочно позабылось.
- Эй, - позвал Максим тихо. – А ты где живешь-то, бог Лешка?
Парень усмехнулся краем губ, зажав на секунду сигарету между зубами. Он заложил руки в карманы и дернул подбородком вправо.
- Там, - сказал он, слегка развернувшись. – На горе. Ты знаешь, Макс, наверху всегда ветрено. Я постоянно простывший. Иной раз кажется – уж лучше бы сердце болело вместо горла, а потом – уж лучше все-таки горло.
- А вниз зачем? – спросил Макс и подался вперед немного, боясь отчего-то, что может его не услышать. Вершина горы виднелась на другом конце города, как будто рисованный черный треугольник на темно-синем фоне. Она не была высокой, но подъем казался слишком трудоемким для любителей, а для местных альпинистов не хватало интереса. Многие из них гнали стуками до Алтая, а там уж отводили душу, как полагается. Кто бы сказал им, что на Чертовом персте обитает самый настоящий замерзающий бог.
- Греться, - ответил Лешка совершенно просто. – Я же не бог-Бог. Я так. Местный, надо заметить, погодный. Тучи собираю, их же рассеиваю. Радуги налаживаю, дождь распределяю где, ливень куда. На перекур иногда сюда сбегаю и ветер за мной, зараза такая. Не сидится ему в одиночестве.
- Он у меня шляпу сейчас чуть в пруд не загнал, - тут же пожаловался Макс.
- Ну что ж теперь, - философски пожал плечами бог. – Не загнал ведь. А и загнал бы, то что? Максим…
- А?
- Я не знаю, кто убил Кеннеди.
- Да ну тебя.
Парень выплюнул сигарету, придавил её пяткой. Он подошел к каемке пруда, выложенной булыжниками, сел на землю, глядя куда-то в серую воду. Его белая футболка ярко выделялась в сгущающихся сумерках. Цвета вокруг становились размытыми и неявными, скрадывались полутонами. Вечер бросал на всё свою блёклую шаль.
- Тигров любишь? – спросил Макс, потому что хотелось сказать еще хоть что-то. Он ждал, что бог обернется, посмотрит этим самым слепым, но всевидящим взглядом, улыбнется что ли. Но Лёшка даже не повернул головы.
- Не видел ни одного, - равнодушно сказал он. – Кровь сдавал, дали футболку. «Почетный донор» закончился, сказали – с тигром пойдет? Пойдет, говорю. Почему не пойдет…
- У тебя и кровь есть? – поразился Максим.
- Третья отрицательная, - подтвердил бог. Похлопал рядом с собой по земле. – Садись. Сухо.
Чувствуя себя немного неловко – он не мог сразу припомнишь, когда последний раз сидел на земле, Макс сел. На другой стороне пруда, в окнах домов начали загораться окна. Лёшка улыбнулся.
- Иногда думаю, - сказал он, – что тысячу лет на свет могу так смотреть. Тепло от него. Горло перестает. С горы, конечно, лучше видно, но это уже не то.
Макс повернул голову, посмотрел на него. Лёшка крутил в пальцах новую сигарету. Он протянул ему зажигалку. Черт возьми, с внезапной тревогой и жалостью, подумал Максим, он же один там на горе. Никого, кроме него и ветра. Сколько лет он так спускается по вечерам, сидит здесь, курит, смотрит на окна. Подхватывается потом, наверное, за полночь, исчезает.
В его нагрудном кармане зазвонил телефон.
- Извини, - сказал Макс, пытаясь сквозь плащ нажать на «отбой».
- Ответь, - сказал Лёшка, стряхивая пепел на землю. – Беспокоится.
Макс достал мобильник.
- Да, - сказал он в трубку. – Всё в порядке, скоро буду. Что? Да открыт, наверное. Хорошо, хорошо. Запомнил. Да, точно запомнил. Давай, целую.
Он отнял трубку от уха, посмотрел на время.
- Новости закончились, - отметил бог. – Но через час будут еще одни, успеваешь. Дождя завтра не будет, не верь. Просто низкая облачность, или как там говорят?
Максим с досадой взъерошил волосы.
- Ты долго тут будешь еще? – спросил он, поднимаясь.
- Минут пятнадцать, - ответил Лёшка, покашлял в кулак. – Наши «ФИФА» не выиграют никогда. Но это лично мое мнение. Кто-то повыше может иначе рассуждает. С проектом не тяните, но это тоже я думаю. Делов-то там осталось на пару часов. Я зажигалку себе оставлю, ладно?
- Да оставляй, конечно, - пробормотал Макс. – Твоя же зажигалка.
- Спасибо, - серьезно сказал парень. – Приятно было пообщаться. За шарф спасибо тоже.
- Не болей, - отозвался Макс и сделал пару шагов к дорожке. Остановился, оглянулся. Он посмотрел, думая, что может, никого там уже и нет. Но бог сидел там же, прищелкивал зажигалкой. Раз – огонек, два – погас. Раз – ты есть, два – тебя уже не стало.
- Лёшка, - позвал он негромко.
Бог чуть повернул свой острый профиль, прислушиваясь.
- А пошли в бар в субботу, - предложил Макс. – Игра будет.
Лёшка молчал минуту, не меньше. Он уже успел подумать, что бог ему не ответит. Какая игра, какой бар, Максим, скажет его взгляд. Сейчас ты уйдешь, через час дома подумаешь, что общался со сбежавшим психом, через два тихо пожалеешь, что отдал шарф, через три ляжешь спать. А маме подари лилии, пока еще веришь мне.
- Пошли, - сказал Лёшка. – В «Медведя». Там кофе хороший.
- Шарф не забудь, - командным тоном заявил Макс. – А то еще подумают, что ты из этих.
Бог тихо рассмеялся.
- Не забуду.
- До субботы, - решительно сказал Макс. – Бывай.
- Пока.
Макс шел по аллее и чувствовал, как у него замерзли уши.
Не простыть бы, озабоченно подумал он, будем еще чихать на пару. Надо взять ему что ли сироп от кашля и гирлянду из фонариков елочную на батарейках. Пусть обмотает ею какую-нибудь сосну и повесит себе там, раз уж от одного света ему теплее становится. Хотя, может, дело не только в свете. Определенно, нет. Точнее, не в нем одном.