— Да, брат Иван, такой паленки мне давно не доводилось пить!.. Одно слово — дьявольская водка!
Хозяин, довольный, покосился на Олену: дескать, налей еще. Но только она потянулась к бутыли, как Дмитро прикрыл бокал рукой.
— Спасибо вам!.. Пусть хозяин Иван выздоравливает, пусть радость не обходит вашу хату! — искренне и сердечно поблагодарил он. — А паленка-то из Куштановицы!.. — Кузнец не ошибался, правда, ему не так важно было выяснить происхождение сливовицы, как показать свою осведомленность; заодно он отдавал должное талантливым умельцам, занимающимся этим старинным народным промыслом.
— Да, да, из Куштановицы!.. — торопливо подтвердила Олена.
— А давно мастер Иван воздерживается? — Кузнец не знал, с каких пор хозяин не пьет.
— Понимаете, Дмитро, когда человек является на свет, ему уж на роду все прописано — сколько весен птицы будут тешить его своим пением, сколько он зим перезимует, какие его ждут радости и какие постигнут беды, оставит ли он после себя кого-нибудь или никого не оставит… Даже то ему на роду написано, сколько он выпьет и съест…. — Первые слова Иван произнес как-то особенно многозначительно, а последние прозвучали так, точно это и не он говорил. В нем словно жили два человека. Прибавил, что все-таки вряд ли он свое выпил, и тут уж от истинного Ивана осталось совсем мало, ведь он никогда не был особенно охоч до водки и вина. Наоборот! В селе его знали человеком трезвым и насчет спиртных напитков строгим, не раз он говаривал, что пьяница не только хорошим мастером, но и хорошим человеком быть не может. Это все равно что вода и огонь, день и ночь… Потому-то, наверно, любители выпить не работали с Иваном, даже избегали встреч с ним. А говоря, что свое он уже выпил, мастер хотел сказать: для него, дескать, отцвели весны, отпели птицы и канули в вечность его лета, осени и зимы…
Довбыч задумался над словами хозяина. В бутылке коварно отсвечивала прозрачной чистотой водка, на тарелке лежала нарезанная большим кусками колбаса. Дмитро не ел, не выпивал — думал долгую думу. Он был моложе Ивана, однако им не раз приходилось работать вместе, сидеть у одного костра, беседовать за одним столом. Довбыч помнил то время, когда они с Иваном наводили деревянные мосты через реки. Иван умел ставить опоры, он вязал балки и тянул пролеты, ему доверяли деревянные мосты таких конструкций, за которые взялся бы далеко не всякий, даже очень опытный мастер. Люди вообще охотно работали с Иваном: он был спокоен и мудр, внимателен к другим, любил шутку. Довбыч трудился у наковальни: гнул, клепал, натачивал скобы, готовил для крепления прутья с крюком на одном конце и винтом на другом. Словом, и рукам его, и молоту работы хватало.
— Да, да!.. — серьезно покачивая головой, приговаривал он, мысленно перенесясь на зеленый лужок близ той речки, через которую сооружался мост искусством мастера Ивана.
На землю уже спустились тихие сумерки, когда в кузнице погасли последние угольки, а со строительных площадок были убраны и затем сожжены щепки и всякий мусор. Мастер Иван и еще несколько человек оставались там до утра: нужно было дождаться комиссии и сдать ей мост. Иван был возбужден и счастлив, счастлив потому, что мост в самом деле удался на славу и был не только достаточно прочен для перевозки грузов, но и на диво красив — чудо, как вписался в эти зеленые окрестности. Пока там и сям валялись распиленные стволы деревьев, желтели щепки, громоздились горы камней и земли, все виделось не таким, как за несколько часов до приезда инженеров, когда уже навели порядок.
Мастер Иван, всегда сдержанный, немногословный, сосредоточенный, пока шла стройка, казался каким-то осунувшимся, до крайности утомленным. Легко сказать, на нем лежала ответственность и за ведение работ, и за всевозможные материалы, и за людей, и за сам мост, причем не только за его прочность, но и за красоту. И вот теперь Довбыч видел Ивана не умаявшимся, озабоченным сознанием возложенной на него ответственности и оказанного доверия, но торжествующим, просветленным и потому исполненным величия… Ведь мост был построен!
«Таким и остался для меня Иван с тех пор, как мы вместе строили! Таким я теперь всегда вижу его. Таким еще хоть раз я хотел бы его увидеть», — думал Довбыч.
Иван, наверно, спал.
Заснув, устав от разговора с кузнецом, от необходимости угощать его, а может быть, утомленный радостью, которую испытал, рассматривая поковку.
Олена отлучилась куда-то будто на минутку, и ее все не было и не было.
Кузнец Дмитро никак не решался выйти из хаты, но все же в конце концов встал.
С порога взглянул еще раз на груду железа, из которой кривошипом торчал ворот.