Растроганная, Олена не знала, бежать ли к Ивану с известием, что привезли кровь, или посетовать врачу на злую хворь, немилосердно терзающую мужа, отнимающую у него последние силы. Нужные слова не шли с языка, впрочем, медицина уже сама направлялась в хату.
Дед Иван знал приехавших еще по больнице. Врач по возрасту мог быть его младшим сыном, он не отвечал тому представлению, которое Иван составил себе о докторах. По его понятиям, врач должен был быть человеком степенным, с животиком, нависающим над ремнем, с двумя или даже тремя складками на затылке. Видно, такой образ укоренился в сознании крестьян с тех давних пор, когда за всякую медицинскую помощь требовали денег да денег… А этот врач был очень молод, никакой солидности.
— Как себя чувствуем, Иван Иванович? Что это вы нас подводите?.. — Говоря это, он снимал свое коротенькое синтетическое пальто, простроченными линиями напоминавшее ватник, и озирался, не зная, куда его положить.
— Тает как воск… И что только болезнь с ним делает! — запричитала Олена, словно все зависело от приехавших.
Врач протянул руку и прижал палец к пульсу Ивана, а сам между тем исподлобья, незаметно вглядывался в его лицо — за время своей работы в больнице он научился по внешнему виду определять состояние пациента и развитие болезни. К лицу Ивана вдруг прихлынула кровь, он как-то удивительно помолодел, почувствовал прилив сил.
— Что ж, я бы не сказал, будто наши дела так уж плохи!.. — Врач бодрился и не выпускал руку больного, хотя уже успел сосчитать пульс. Наверно, его доброе теплое пожатие стоило многих лекарств, однако Ивана оно не очень-то утешило: в больнице эти вселяющие надежду слова «наши дела неплохи» говорили даже тем, кому через день-другой закрывали глаза…
— А лекарства?.. Лекарства?.. Где же, наконец, лекарства, которые помогут?.. — не спрашивала, а отчаянно причитала бедняжка Олена, не сводя умоляющего взгляда с охранителей здоровья.
— Эх, матушка, коли бы я знал, где такие лекарства, то жил бы не в Ужгороде, а в Москве, и меня возили бы к больным не на тряском драндулете, а на реактивных самолетах да вертолетах… — сокрушенно произнес врач. Но, сразу поняв неуместность своего замечания, переменил тему: — Что вам сказать? Домашняя обстановка благотворно повлияла на общий тонус больного. Я опасался худшего… Подкрепим, поддержим… Что в наших силах…
— Подкрепите, подкрепите!.. Все на свете отдам… — расщедривала душу Олена. А в глазах Ивана не светилась, а будто тлела мольба и последняя надежда. Слова были не нужны, и Иван молчал.
Пока измеряли температуру, пока больного осматривали, Олена переводила взгляд с медсестры на врача и обратно. Но как только они начали готовить для переливания крови принесенные шофером инструменты, вышла во двор. Сердце у нее было слабое.
Долго все это тянулось. Олена почистила хлев, где зимовали подсвинки, нашла себе работу в летней кухне, стоявшей напротив хаты. Наконец помыла руки и вошла в сени, а бедный Иван все еще лежал под белыми простынями, и над ним работали привезенные из Ужгорода приборы.
— Им-то каково… То-то наглядятся горя да мук!.. Небось у самих сердце разрывается! — шептала Олена, и врачебное дело казалось ей чудом. Всю жизнь она почитала наивысшей премудростью умение вправить кость, зашить рану, а самыми чудодейственными лекарствами казались ей порошки, мгновенно снимавшие головную боль.
Занятая своими мыслями, она не заметила, как очутилась на чердаке, не помнила, как взобралась по приставной лестнице. Свет щедро струился сквозь щели и не только стлался понизу, но как-то странно и необычно делил на части темень под крышей.
«Господи!.. Они вон в какую даль не поленились, да чтобы я для них пожалела?..» — говорила себе Олена, хотя и так давно все решила. Она только не знала, кого чем угостить. И потому разглядывала связку колбас, пропитанные дымом куски сала, три толстенных окорока — каждый весом с подсвинка, а по вкусу такие, что за них не жалко и чистого золота. Все это, освещенное лучами солнечного света, полосами падавшего сквозь щели и две отдушины в форме сердца, которые были прорезаны для того, чтобы на чердаке гулял сквозняк, все говорило о добром достатке и хорошо налаженном быте в доме мастера Ивана, все просилось на стол.
— Только бы здоровье Ивану — ни в кладовой, ни на чердаке пусто не будет! — шептала Олена, снимая с жерди две длинные колбасы: для медсестры и шофера. Задумалась, какой окорок взять для врача, передний или задний. Сняла задний и упрекнула себя за то, что колебалась. Иван, горемычный, ест теперь мало, и тем, кто о нем заботился в городе, кто и сейчас о нем радеет, не грех отдать что угодно и не жаль ни капельки!..